Я сглотнула. Я чувствовала себя маленькой букашкой, никчемной, жалкой, позорной. Ошибка… да что с нее: я учусь и хорошо, что совершила ее сейчас и здесь, под наблюдением специалиста.
— Да, и, наконец, — мягко продолжил ван Чех, — Мы поступили с тобой крайне не профессионально. Все подобные вопросы воспитанные врачи обсуждают в кабинетах.
Доктор встал и вышел. Движения его были мягки и плавны, волна ярости неслась следом. Я повременила с отбытием из палаты. Рядом с Виктором сейчас было спокойнее.
Я обернулась, чтобы посмотреть на него, но Виктор сидел спокойно на кровати. Уже подойдя, я поняла, что он панически напуган: глаза его смотрели в одну точку, пульс зашкаливал, от лица оттекла кровь.
Я вызвала медсестру, которая вколола успокоительного и дождалась, пока Виктор заснет, только после этого вернулась в ординаторскую.
Доктор ван Чех сидел в своем кресле, как ни в чем не бывало. Не веселый, но спокойный.
— Прости, Брижит, я не хотел тебя пугать, просто то, что ты говорила, было глупо. С одной стороны, я прекрасно тебя понимаю: ты чувствуешь Виктора, и его страдания передаются тебе. Вы симпатичны друг другу. Однако, психиатрия должна идти от мозга, в первую очередь. Поэтому я и вправил его тебе на место, чтобы неповадно было. Зато теперь ты уже никогда этого урока не забудешь.
— Да уж, не забуду. Теперь, как только я буду собираться делать глупости, то перед внутренним взором сразу будут проноситься кадры, где вы цедите слова сквозь зубы и метаете молнии глазами.
— А я метал? — удивился ван Чех.
— Да, и еще как!
— Какой я молодец, — подбоченился доктор, пытаясь меня повеселить, но веселиться не хотелось.
— Виктор сильно напуган.
— Он понимает перспективы, — мрачно ответил ван Чех, — и я еще раз повторюсь: одну ошибку мы сделали вместе. Никогда не обсуждай план лечения при больном… Я — осел, Брижит!
— Он спит пока.
— Ты вызвала сестру. Умница! Ты вообще большая умница, Брижит! Я с каждым днем все больше и больше тобой доволен. Но сейчас мне пора идти, кушетка ждет меня…
— СТОП!
— Что ты орешь? — скривился ван Чех.
— Как Виктор мог закинуть свой паспорт в горящее окно, если живет на десятом этаже? — выпалила я.
— Чего?
— Он писал в стихотворении, что поднимался на "свой десятый"!
— Квартира у него на первом, — успокоил меня доктор, — я был там. Квартира его жены на первом этаже.
— А где он жил, после того, как сгорела квартира?
— Я не подумал над этим. Надо спросить у Ио.
— Это может быть важно.
— Может быть, а может и не быть, — философски заметил ван Чех, — Я ушел спать.
— Доктор, позвоните и узнайте, сейчас, пожалуйста.
Ван Чех посмотрел в мои честные-честные глаза и тяжело вздохнул:
— Веревки из меня вьешь, прекрасное создание…
Он набрал номер и что-то ласково урчал этой Иоланте. В числе прочего он задал вопрос и о квартире, и, судя по выражению лица, даже получил вразумительный ответ. Вдруг лицо его сильно изменилось: вытянулось, глаза выпучились, бородка встопорщилась, даже волосы на голове зашевелились. Я напряглась: стало любопытно, что же эта Иоланта ему говорит?
— Нет, дорогая моя, вряд ли мы сможем еще раз встретиться. У меня много работы… После работы у меня еще работа. Практикантка опять же… Да, мне очень приятно было с вами познакомиться… Да, я буду звонить, конечно же… Буду я звонить, как же, — сказал доктор, когда положил трубку.
— А вы — лицемер, — сказала я.
— А спасибо, что сказала. Я-то мучаюсь, не знаю, что со мной! — огрызнулся ван Чех, — Короче, Иоланта говорит, что он жил на Зоиной квартире в какой-то коммуналке. Там Зоя занимала две комнаты, ключей у Ио нет, но вроде бы двери там и не запирались никогда. Так что, если хочешь, иди туда, адрес я тебе дам. Теперь отпустишь несчастного, бедного, больного доктора спать?
— Идите, — махнула я рукой.
— А между прочим, если бы не ты, я никогда бы этой фурии не позвонил…
— И были бы дурак, — выразила я свою точку зрения.
— Не тебе судить, — печально отозвался доктор.
Я обернулась. Но его и след простыл.
Часа четыре все было спокойно. Я скучала, когда вдруг в дверь постучали. Я сначала испугалась, а потом поняла, что бояться нечего и сказала:
— Войдите.
В ординаторскую не смело заглянул Виктор.
— Ох, проходи, — я обрадовалась случаю поболтать.
Виктор выглядел заспанным: только что проснулся и потащился сюда, ко мне. Лицо помято, волосы прилипли ко лбу, а на макушке растрепаны.
— Брижит, я хочу тебе кое-что сказать.
— Я очень внимательно слушаю тебя.
— Только не сочти это за бред, хорошо? Я знаю вас, врачей: чуть что, сразу бред. Только Октео относится более-менее разумно. Сейчас я пойду писать это чертово эссе, и я напишу его, клянусь! Но перед тем, как уйти, я хотел повидаться с тобой. Ты не представляешь, что меня там ждет, а я знаю, но я буду помнить о тебе и постараюсь выйти на твой голос. Даже если лик мой будет безобразен, приходи и говори со мной. Так делал доктор ван Чех, он говорил со мной и я шел на голос, и ты говори.
— Виктор, не пугай меня.
— Я не пугаю… Я просто прошу.
— Так. Сиди тут. Я сейчас приду. Только сиди, пожалуйста, и не уходи, — я переполошилась.
— Я вижу, что ты испугалась, значит, ты мне поверила, — улыбнулся Виктор.
— Сиди тут, — цыкнула я, и выбежала из ординаторской.
В кабинете ван Чех храпел, как мотор катера, я насилу растолкала его.
— Что случилось?
Я быстро передала смысл слов Виктора.
— Бред какой, — зевая, поднялся ван Чех, — идем.
Теперь уже доктор бежал за мной. Я распахнула дверь в ординаторскую: стул был пуст, окно в сад нараспашку открыто.
Я подбежала к окну и свесилась вниз. Крик почти сорвался с губ: внизу я увидела распростертое тело в белом. Вовремя мой мозг подкинул воспоминание, что Виктор пришел ко мне в больничной серой пижаме с черными полосками. Я сморгнула и увидела, что под окном ничего нет.
— Могла бы не беспокоиться, — скептически заметил ван Чех, — он всегда оставляет окна открытыми. Боится утечки газа снова.
— А я этого не знала.
— Плохо читала описание, я точно это упоминал.
Я бросила на доктора испепеляющий взгляд. Он остался недвижим, холоден и заспан. Мы понеслись в палату к Виктору. Тот спал, сидя на корточках на кровати, обняв руками колени и откинув голову назад.
Я кинулась к нему, а ван Чех подошел к столу и стал копаться в каких-то листочках. Стоило мне прикоснуться к плечу Виктора, как стало ясно, что он не спит. Мышцы были напряжены до предела, веки нервно вздрагивали.
