Уисс говорил около двух часов, но никто не посмел пошевельнуться. Когда словесный ливень перешел в мелкий дождичек, а затем прекратился, небо над «Гробницей» уже посерело. Уисс постоял с минуту, обводя взглядом вконец обалдевших слушателей.
– Я открыл перед вами душу, – заявил он, – и тем исполнил свой долг. Настал черед другим выполнить свой.
Он трижды постучал по столешнице бронзовым пресс-папье, подавая условный сигнал. Двери с треском распахнулись, и в комнату ворвался отряд народогвардейцев. Членов Комитета охватило смятение, переросшее в панику после того, как Уисс приказал гвардейцам арестовать депутатов Пьовра, Лемери и Мийетта, числившихся среди ближайших помощников Защитника. Комитет был потрясен, и больше всех – арестованные депутаты, но их громкие и отчаянные протесты не возымели действия. Уисс Валёр бесстрастно наблюдал, как его бывших задушевных соратников, орущих и упирающихся, выволакивают из комнаты.
Вопли постепенно удалились и стихли. Если б через две минуты кто-нибудь глянул в окно, он бы увидел, как злополучную троицу протащили через двор к «Гробнице», но все старательно смотрели в другую сторону. Смятение улеглось. Поредевший Комитет ждал распоряжений хозяина.
Уисс по очереди обвел их внимательным взглядом, отчего те сникали один за другим, лишь молодой Пульп сохранил свою невозмутимость.
– Вы мне больше не требуетесь. Уходите, – приказал Уисс и, обратившись к Пульпу, добавил: – А ты останься.
Измученные ночным бдением, члены Комитета поплелись из комнаты, вознося в душе благодарность за избавление. Депутат Пульп сидел, как мраморное изваяние. На его лице не было и тени усталости. Золотые локоны лежали как приклеенные, одежда выглядела безупречно чистой, словно только что из прачечной; казалось, ничто на свете не способно осквернить его совершенство.
Они остались одни.
– Ты подвел меня, – заявил Уисс. – Брат мой Евларк последовал примеру Улуара. Мой враг Кинц во Дерриваль и его сообщница по-прежнему на свободе и замышляют ниспровергнуть меня. Рано или поздно они наверняка доберутся до меня в самом Конгрессе, и никто им не помешает. Ты не сдержал слова.
– Охота ведется. Я направил в бывшее поместье Дерривалей в провинции Фабек человека, чтобы тот разузнал о чародее Кинце. Мы поймаем его, и скоро, – невозмутимо возразил Пульп.
– Это ты мне уже обещал. Мне надоело ждать, когда ты исполнишь обещанное. Я рассчитывал на большее усердие и проницательность. А может, и на большую преданность.
– Усердие мое не ослабло, собрат, – ответил Пульп недрогнувшим голосом, сохраняя все ту же бесстрастность. – И вся проницательность, на какую я способен, по-прежнему в твоем распоряжении. Что до моей преданности – не сомневайся в том, что она безгранична, неисчерпаема и вечна, как океан. Ты – творец экспроприационизма. Экспроприационизм же средоточие всего, а ты – его сердце, всеобъемлющий направляющий ум, солнце, вокруг которого все мы вращаемся и которое дарует всему жизнь и свет. Не требуй. Защитник, чтобы в доказательство своей верности я отдал жизнь – жертва эта будет слишком ничтожной. Я отдам больше. Я отдам разум и честь. Я отдам душу.
– Довольно. Я убедился. Друг, я не сомневаюсь – в тебе.
Уисс раскрыл объятия, и Пульп упал ему на грудь Когда депутат отступил назад, его белоснежные щеки – невиданное дело – слегка порозовели.
– Я жду твоего приказа. Защитник!
– Продолжай поиски, друг мой. Но поспеши, удвой рвение. Тебе по первому требованию выделят дополнительные средства и людей, ибо опасность велика. Моим врагам несть числа. Я отнюдь не исключаю, что эти изменники Дерривали снюхались с нирьенистами, которые действуют организованно и повсеместно. Они могут нанести удар в любую минуту. Моя жизнь под угрозой. Стоит ли удивляться, что я не сплю ночами?
– Нирьенисты, – задумчиво протянул Пульп Едва заметная морщинка прочертила белоснежную гладь его лба. – Нирьенисты. Гениальная мысль, Защитник. Эту связь мы еще не расследовали. Мы допросим Нирьена и его сообщников. Если им хоть что-то известно о Кинце во Дерривале, Бирс из них все вытянет – он это умеет.
– Прекрасно, но до завершения процесса эти бандиты должны выглядеть, как раньше.
– В таком случае вновь обратимся к Бездумным. Твоя сестра и твой отец помогут нам. Недалеко от университета есть известная кофейня – настоящее гнездо нирьенизма. Мы порасспрашиваем «Логово». Да, именно с него мы и начнем.
– Этого мало. Мало! Убийцы должны трепетать передо мной, и ты их этому научишь. Следует преподать наглядный урок, который надолго запомнится. Забудь о здании – ты подвергнешь допросу завсегдатаев кофейни. Они, конечно, начнут запираться, как все нирьенисты, но мы умеем обращаться с изменниками. Оставляю проведение операции на твое усмотрение. Верю – ты меня не разочаруешь.
– Защитник, я оправдаю твое доверие. – Пульп откланялся и вышел. В его лазурных глазах появилось задумчивое, чуть ли не мечтательное выражение.
* * *
Через двенадцать часов Народный Авангард обрушился на «Логово». Узнав, что их берут под арест, студенты-завсегдатаи заведения повели себя со свойственной молодости непредсказуемостью. Одни бросились к черному ходу, где прямиком угодили в лапы поджидавших народогвардейцев, другие не оказали сопротивления. Но многие, включая нескольких вооруженных нирьенистов, быстро возвели заслон, нагромоздив столы и стулья, укрылись за ними и принялись палить по народогвардейцам. Ничего хуже они не могли придумать, что и было вскоре наглядно доказано.
Гвардейцы, более опытные, лучше вооруженные, и не подумали штурмовать стихийно возведенную баррикаду. Вместо этого они занялись входными дверями – стали крушить топорами дверную раму, чтобы расширить проход. Студенты со страхом и удивлением наблюдали за ними из своего ненадежного укрытия.
Закончив работу, народогвардейцы отступили, а в проломе появилась бесконечно длинная змееподобная шея, увенчанная серебристой головкой, точнее вытянутым рылом. Заза окинула взглядом зал и пустила облако зеленого дыма. Ее разъедающее дыхание проникло в каждую щель. Обороняющиеся зашлись судорожным кашлем. Сухо щелкнули выстрелы, несколько пуль расплющились о непробиваемую чешую Чувствительницы. В ответ Заза выпустила струю пламени. Зеленый огонь обволок баррикаду и превратился в оранжевый, когда дерево вспыхнуло. Сизый дым смешался с зеленым паром ядовитого выдоха Заза. Горящее дерево чернело, гнулось и лопалось с сухим треском, повторявшим, словно эхо, звук выстрелов. Студенты задыхались, почти ничего не видели, кашель выворачивал их наизнанку. Они побросали пистолеты и, подняв руки, вышли из-за горящего заслона.
