Евгений Лотош - Река меж зеленых холмов

— Этого — отпустить! — Яна решительно ткнула пальцем в лежащего на животе Хоцобоя. Мужчина вывернул голову и посмотрел на нее налитым кровью глазом, но ничего не сказал. — Просто отпустить, и все.

— Не могу! — отрезала Кампаха. — У меня приказ арестовать всех…

— Плевать! — оборвала ее Яна. — Ты бессмысленно убила человека — теперь будь любезна, подчинись. Ты только что сказала, что в неоплатном долгу — вот и начинай расплачиваться!

— Я не имею права!..

Дальше Суэлла слушать не стала. Она тихо отступила назад, повернулась и вошла в калитку. Ворота храмового двора уже стояли распахнутыми настежь, к ним неторопливо тянулись повозки табора, и несколько спецназовцев занимались тем, что вздергивали на ноги полуобморочных после лежания на жаре жрецов и оттаскивали их к стене, где трое тарсачек, уже сбросивших цветастые халаты и оставшиеся в комбинезонах и бронежилетах, держали их под прицелом. Суэлла нагнулась и подобрала с земли оставленный ей пистолет, потом на негнущихся ногах направилась к боковому приделу храма. Внимания на нее не обращали. Она бросила последний взгляд на ненавистный священный фонтан, прошла через пристрой и пробралась в дом "кающихся жриц". Когда она шла по коридорам дома, то кожей чувствовала, как ей в спину упираются боязливые взгляды из-за чуть-чуть приоткрытых дверей. Наверное, следует им сказать, что все закончилось… да какая разница? Скажут другие. Ей уже все равно.

Она вошла в свою комнату и устало оперлась спиной о косяк. Все кончено. Действительно все кончено, правда, не в том смысле, который подразумевала Кампаха. Унизительное рабство наконец-то подошло к концу, и ей осталось лишь смыть свой вечный позор кровью.

В душной жаре комнаты ее кожа покрылась бисеринками пота. Тяжело ступая, она подошла к кровати, села и щелкнула рычажком предохранителя. Руки дрожали. Только сейчас она поняла, как страшно ей хочется жить. Жить во что бы то ни стало, жить любой ценой. Тело сопротивлялось разуму, приступ панического страха накатил на нее — и отхлынул.

Так надо. Если она не убьет себя сейчас, потом будет во сто крат хуже. Все, чего она получит — лишних несколько дней или недель позора, шепотков в спину, презрительных, а хуже того — сочувствующих взглядов. Она все равно не сможет так жить. Спустить курок сейчас или потом, разницы особой нет, только вот оружие потом достать окажется куда сложнее. С Тимашары станется запереть ее в частную больницу "для поправления здоровья", где за каждым ее шагом станут следить бдительные санитары.

Она уперла ствол пистолета в подбородок, глубоко вздохнула и закрыла глаза.

— Подожди, Су.

Суэлла вздрогнула, и ее палец дернулся на спусковом крючке. Тот, однако не поддался, и сердце пропустило удар, чтобы тут же забиться в удвоенном ритме. Яна вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

— Су, — напряженно сказала она, — пожалуйста, не стреляй. Выслушай меня, ладно? Каждый человек имеет право на смерть по своему выбору, и если ты все-таки решилась умереть, я не стану тебя останавливать, как бы больно мне ни было. Но сначала выслушай, прошу тебя.

Суэллу пронзило острое раздражение. Не могла она явиться на пару секунд позже! Теперь придется выслушивать нудные нотации. А что делать? Выстрелить у нее на глазах не выйдет — она успеет сбить пистолет манипулятором. Кстати, почему он не выстрелил? Спуск заклинило? Или она забыла снять с предохранителя?

— Что тебе нужно? — глухо сказала она, осматривая пистолет. Да нет, с предохранителя снят, точно.

— Су, — Яна присела перед ней на корточки, — посмотри на меня. Внимательно посмотри.

— Посмотрела. Ну и?

— Как я уже сказала, меня зовут вовсе не Аяма Гайсё, и я не безымянная проститутка из Катонии, обманутая и похищенная. Я — Яна Мураций, магистр социологии, член правительства Республики Сураграш, девиант первой категории и специальный агент ГВС, действующая под личным управлением госпожи Кимицы ах-Тамиллы. Осознай это, пожалуйста.

— Поздравляю! — саркастически огрызнулась Суэлла. — По сравнению с тобой я просто пустое место. И что?

— Су, я неделю провела в одном публичном доме с тобой и работала с клиентами наравне с остальными. С грязными вонючими волосатыми мужиками, заботящимися только о своем удовольствии. А в целом я уже период изображаю из себя… нет, не так. Я уже период добровольно работаю проституткой. Я не считала специально, но прикинула — за чуть больше чем три недели я переспала с примерно тремя десятками мужчин. Как, на твой взгляд, это подходит под описание распущенности, позора и что там еще можно придумать в адрес падшей женщины?

Суэлла не ответила. На риторические вопросы не отвечают, верно?

— Подходит. Су, ты переживаешь, что опозорена навеки. Я не профессиональный психолог, не антрополог и плохо знаю ваше общество, мне сложно судить о деталях. Я решительно не понимаю, каким образом доминирование женщины, в том числе сексуальное, в тарсачьем социуме может сочетаться с позорностью проституции. Особенно когда у вас в порядке вещей полиандрия и использование мужчин в качестве секс-игрушек. Нет, я могу предположить, что негативность проституции имеет какое-то отношение к унижению перед мужчинами, к подчиненности им, пусть и не по своему желанию, но понять все равно не могу. Я знаю, что такое явление существует, что изнасилование накладывает на женщину позорное клеймо, но знать и понимать — разные вещи. Су, осознай, пожалуйста: что является для тебя позором, а что — нет, можешь решить только ты сама. Чужое мнение здесь побоку. Я ведь недаром перед тобой боками посверкала, хотя терпеть не могу выпендриваться. Су, я персона чем дальше, тем больше публичная, и обязательно найдутся люди, которые мне мое приключение в укор поставят — а скрывать его я не собираюсь. Так вот, мне с высокой колокольни наплевать, кто именно и как на меня смотрит на улице или напишет в газете. Есть друзья, чье мнение мне небезразлично, а все остальное — неважно. На миллиард с лишним людей на планете все равно не угодишь. Кто-то обязательно тебя невзлюбит, повод всегда найдется. Ох…

Она потерла лоб.

— Что-то я не так и не то говорю. Су, пойми я такая же, как ты. Я, хотя и член правительства и так далее — самая натуральная проститутка, причем, в отличие от тебя, добровольная. Следуя твоей логике, мне нужно сесть и застрелиться рядом с тобой. А я так поступать не собираюсь. И твое стремление к смерти я полагаю глупостью, окончательной и бесповоротной. И если ты застрелишься, я даже жалости к тебе не испытаю, только раздражение и досаду.