Она проснулась, глотая воздух, и долго не могла понять, где находится.
Кругом пахло сырой землей, червями и плесенью. Она лежала на топчане под грудой овчин. Над головой навис каменный свод, в стенах торчали корни растений. Свет давала только садовая свеча, сильно оплывшая.
Бриенна откинула овчины в сторону. С нее сняли доспехи и переодели ее в бурую шерстяную рубаху, ветхую, но хорошо выстиранную. К сломанной руке прибинтовали лубок. Щеку, челюсть, и ухо намазали чем-то густым и влажным, а потом тоже забинтовали. Кусака…
Бриенна поднялась. Ноги были слабые, голова легкая.
— Есть тут кто-нибудь?
В земляной, еле видной при свече нише что-то зашевелилось. Оборванный старик, спавший там, сел и протер глаза.
— Хорошо, что разбудили, леди Бриенна. Очень уж страшный сон привиделся.
Не ей одной, стало быть.
— Что это за место? Темница?
— Пещера. Мы, как крысы, забиваемся в норы, когда собаки нас ищут, а собак с каждым днем все больше. — На нем висели остатки какой-то мантии, розовой с белым, длинные седые волосы перепутались, лицо поросло щетиной. — Есть хотите? Что скажете насчет чашки молока с хлебом и медом?
— Мне нужна моя одежда. И меч. — Она чувствовала себя голой без кольчуги и клинка на боку. — Покажи мне, как выйти отсюда. — Пол под ногами был земляной, с вкраплениями камней. Голова оставалась все такой же легкой, будто чужой. Свеча бросала странные тени. Духи убитых ждут моего внимания. Повсюду виднелись проемы и трещины, но как знать, какие ходы ведут наружу, какие вглубь, какие и вовсе в тупик. В каждом черным-черно, куда ни взгляни.
— Можно пощупать ваш лоб, миледи? — Рука у тюремщика была грубая и мозолистая, но на удивление нежная. — Ну вот, лихорадка прошла, — распевно, как говорят в Вольных Городах, объявил он. — Вчера вы просто огнем горели. Джейна уж боялась, что мы потеряем вас.
— Джейна? Высокая такая?
— Да, она высокая, хотя и пониже вас будет. За то и прозывается Длинной Джейной. Это она наложила вам лубок, не хуже иного мейстера. С лицом тоже сделала что могла, промыла раны кипяченым элем, чтобы пресечь заразу. Человеческие укусы — скверная штука, от них вас и лихорадило. — Старик потрогал повязку у нее на лице. — Кое-что пришлось срезать. Боюсь, вы потеряете свою красоту.
Было бы что терять.
— У меня останутся шрамы?
— Этот зверюга полщеки вам отъел, миледи.
Бриенна не испытала особого потрясения. «Каждый рыцарь носит на себе боевые шрамы. — сказал ей сир Гудвин, когда она попросила обучить ее воинской науке. — Готова ли ты к этому, девочка?» Он, правда, говорил о следах от меча, не об острых зубах Кусаки.
— Зачем вправлять мне кости и промывать раны, если вы хотите меня повесить?
— И правда, зачем? — Старик перевел взгляд на свечу, будто не мог больше выносить вида Бриенны. — Мне сказали, вы храбро сражались в гостинице. Лим не должен был уходить оттуда. Ему было приказано затаиться поблизости и скакать к перекресту, как только покажется дым из трубы. Но он услышал, что Бешеный Пес Солеварненский идет на север вдоль Зеленого Зубца, и клюнул на эту наживку. Очень уж мы долго на них охотились. Короче говоря, он только через полдня смекнул, что скоморохи завели лошадей в ручей, чтобы спутать следы, и у него за спиной повернули назад. А потом еще пришлось объезжать колонну Фреевских рыцарей. Кабы не вы, в гостинице к его приезду остались бы только трупы. Потому-то, наверно, Джейна вас и перевязала. Эти раны вы получили с честью, хотя и можете быть повинны в чем-то другом.
В чем-то другом.
— Что же дурного я, по-вашему, совершила? И кто вы такие?
— Мы были королевскими людьми, когда начинали, но у нас больше нет короля. Были братьями, но наше братство распалось. Я сам. по правде говоря, не знаю, кто мы и куда нам теперь податься. Знаю лишь, что наш путь темен. Костры не показывают, что ждет нас в его Конце.
Я-то знаю, чем вы кончите. Я видела повешенных на деревьях.
— Костры. — повторила она, и внезапно ей все стало ясно. — Вы мирийский жрец. Красный волшебник.
— Полинявший до розового, — с грустной улыбкой заметил он. посмотрев на свое одеяние. — Но я в самом деле Торос из Мира, дурной жрец и еще худший волшебник.
— Вы соратник Дондарриона, лорда-молнии.
— Молнии вспыхивают и гаснут, так же обстоит и с людьми. Боюсь, что огонь лорда Берика ушел из этого мира. Нас теперь возглавляет тень, а не молния.
— Пес?
— Пес умер и похоронен. — поджал губы жрец.
— Я его видела по дороге сюда.
— Горячечный бред миледи.
— Он сказал, что повесит меня.
— Даже видения могут лгать. Давно ли вы ели, милели? Вы, должно быть, сильно проголодались?
Она вдруг ощутила, что это правда.
— Да, спасибо. Я бы не прочь.
— Вот и хорошо. Когда откушаете, мы продолжим наш разговор. — Торос зажег от свечи коптилку и скрылся в одном из ходов. Бриенна, пусть ненадолго, осталась одна.
Она обошла пещеру, ища хоть какое-нибудь оружие — посох, дубинку, нож, — но попадались ей только камни. Один пришелся как раз по руке, но она хорошо помнила, что случилось с Шагвеллом, когда тот вышел с камнем против ножа. Услышав, что жрец возвращается, она бросила камень на пол и села.
Торос принес хлеб, сыр и миску мясной похлебки.
— Виноват. Остатки молока у нас скисли, а мед весь вышел. С едой становится трудно — чем богаты, тем и рады.
Похлебка остыла и подернулась жиром, хлеб был черствый, сыр и того жестче, но ничего вкуснее Бриенна в жизни не ела.
— Мои спутники тоже здесь? — спросила она, отправив в рот последнюю ложку.
— Септону предоставили идти, куда он пожелает. Остальные здесь и ждут суда.
— Суда? Но Подрик Пейн совсем еще юн.
— Он назвался оруженосцем.
— Вы же знаете, мальчики любят хвастаться.
— Оруженосцем Беса. Он участвовал в битвах и даже убивал, по его словам.
— Он совсем еще мальчик. Сжальтесь.
— Я не сомневаюсь, миледи, что где-то я Семи Королевствах еще существуют жалость и милосердие, но здесь их искать напрасно. Это пещера, не храм. Когда люди живут под землей, словно крысы, жалость у них иссякает столь же быстро, как молоко или мед.
— А справедливость? Есть ли она в пещерах?
— Справедливость, — слабо улыбнулся Торос. — Да, помню. У нее славный вкус. Она была, когда нами командовал Берик — по крайней мере мы так считали. Мы были людьми короля, рыцарями. героями… но рыцари порой тоже темны и полны ужасов. Война делает чудовищами нас всех.
— Вы хотите сказать, что все ваше воинство — тоже чудовища?
