Рыбка все-таки клюнула. Смешно, нелепо, невероятно — но клюнула! Такой умный с виду господин комендант, с его проницательным взглядом, с его манерами допросчика из ордена Блюдущих Чистоту — и поверил в разыгранную Кертором комедию. Только ради этого стоило претерпеть все предыдущие унижения.
Как хорошо, что это оказался именно господин Скоринг, новоиспеченный комендант столицы!
Капитуляция была подписана в последний день девятины святой Иоланды.
Весна кончилась, а с ней исчезла и последняя надежда для графа Къела. Еще две седмицы назад, после разгрома у Кальме, стало ясно, что завоевание Cевера провалилось. Лита капитулировала, купившись на поддельный приказ невесть откуда взявшегося барона Литто. Алви не сомневался, что письмо — фальшивка, такая же фальшивка, как и приказ графа Саура. Граф Бориан Саура… къелец смутно помнил рыжего подростка. Его не было среди казненных, но в Тамере были уверены, что мальчик погиб, как и все члены семьи барона Литто. В сказку о чудесном спасении двух юношей Алви не верил, как не верил и в историю о том, что его младшая сестра Керо жива и здорова. Это было ложью, пусть епископ Саурский и клялся, что приказы — подлинные, а неподделываемая церковная печать украшала каждый из них. Архиепископ Сеорийский Марк, член королевского совета, мог поставить печать на что угодно, лишь бы выиграть войну…
Саурские владетели поверили не тамерским прознатчикам, а епископу. Большинство ушло еще после поражения при Эйсте. После второй подряд победы армии Собраны владетели, еще пол-девятины назад молившиеся за победу графа Къела, окончательно сложили оружие. Проповедь епископа, которую можно было прочесть на каждом столбе и услышать на каждой площади, убедила их куда лучше, чем все речи графа.
— Воин не на нашей стороне, господин граф, — сказал на прощание владетель Орскин. — Мы тяжко согрешили, вступив в союз с Тамером. Одумайтесь, граф Къела!
Алви тогда ничего не сказал бородатому саурцу. Пока объединенное войско побеждало, он верил в то, что Воин на стороне северян, а теперь думает наоборот. Хватило двух проигранных сражений. Сотворившие — не капризные барышни, желания которых переменчивы: сегодня они благословляют одних, завтра — других. Все слова о прегрешениях и богомерзком союзе взялись из проповеди епископа, а епископ Саурский — всего лишь человек, приписывающий свою волю богам. Рано или поздно он будет за это наказан.
Даже часть къельцев предала своего сюзерена после битвы у Кальме.
Они уходили по одному или по трое-четверо, возвращаясь в свои владения. Главнокомандующий собранской армии обещал помилование всем, кто сложит оружие и вернется в свои замки до праздника святого Себеаса. Многие торопились, чтобы успеть к празднику оказаться дома.
Это уже было неважно; это не могло повлиять на исход кампании.
После гибели Олуэна, после того, как оказалось, что граф Къела своей глупостью погубил наследника престола, на которого в Тамере едва ли не молились, отношение к нему в ставке тамерского командования резко переменилось. Къелец чувствовал себя изгоем, лисой на псарне. С ним едва здоровались, его больше не звали на советы и косились так, словно он своими руками убил единственного друга. Князь Долав заменил его личную гвардию, от которой осталось лишь два десятка раненых, на тамерскую роту, и граф Къела обнаружил, что находится под арестом. Сбежать из-под бдительного надзора он не мог, да и некуда ему было бежать: герцог Гоэллон достал бы его и в Диких Землях.
Последнее сражение, после которого армия Тамера капитулировала, уже ничего не решало. Оно было непродолжительным, и, наверное, даже ненужным: исход войны был ясен и без него.
Собранцы не так уж и сильно превосходили противника числом, но предыдущие победы воодушевили их, а предчувствие скорого окончания войны сделало почти всемогущими, в то время как на стороне Тамера царили уныние с безнадежностью. Никакие плети уже не могли вдохнуть в измученных солдат-рабов желание сражаться. Они привыкли к тому, что их гонят на верный убой, боялись своих командиров больше, чем собранцев, но и страх не может заставлять вечно. Сначала он заставляет бежать, потом — падать и покорно ждать своей участи, какой бы она ни оказалась…
Проклятый герцог Гоэллон действовал грамотно, слишком грамотно. Он уже дважды показал, на что способен, показал и в третий раз. Разведчики донесли, что он то ли собственноручно убил маршала Мерреса, то ли приказал его казнить в своем присутствии еще во время сражения при Кальме. Очередной разумный поступок — и смерть очередной надежды Алви.
Поначалу казалось, что армия Тамера победит.
Тамерские войска стояли единым широким фронтом, отделенные от противника заранее выкопанными канавами. Расчет шел на то, что, преодолевая их, армия герцога Гоэллона нарушит свой порядок, но ничего подобного не произошло. Под крики "Теснее! Теснее! Сомкнем ряды!" пехотинцы принялись преодолевать ямы при помощи заранее подготовленных досок. Пока арбалетчики прикрывали их, они бросали через канавы заранее сколоченные доски, которые до того несли на спине и двигались, не теряя строя и помогая товарищам. По мнению Алви, сейчас был самый подходящий момент для удара по ним, но князь Долав отчего-то медлил, и собранцы беспрепятственно перебрались через глубокие канавы. Вся ночная работа тамерских солдат оказалась никчемной. Люди только утомились понапрасну…
Тем не менее, справившись с канавами, собранцы потеряли темп и отчасти выдохлись. Войска князя Долава двинулись навстречу широким фронтом и начали обходить собранскую пехоту с флангов. Именно в этот момент Алви решил, что сражение закончится победой Тамера.
Напрасно он так решил…
На выручку пехоте подошел второй эшелон свежих солдат, а по обоим флангам ударила конница герцога. Через десяток минут свалки оказалось, что тамерцы выкопали яму не противнику, а себе: лошади падали, мешали друг другу, многие, наверное, ломали ноги. Выбитые из седла всадники пытались сражаться, но следом за конницей шло невесть откуда взявшееся ополчение. Бывшие крестьяне, облаченные в кожаные куртки с железными нашивками и шапочки из клепаной кожи, были вооружены тяжелыми шипастыми дубинками. Они добивали упавших на месте, не слушая просьб о пощаде.
От залпов тамерских арбалетчиков они прикрывались тяжелыми ростовыми щитами. Судя по виду сих крестьянских творений, еще недавно половина щитов служила дверями и калитками. Действовали крестьяне хитро: двое волокли такую деревянную дурищу за приколоченные изнутри ручки, двое-трое прятались за ней и орудовали дубинками. Собранская конница мешала тамерцам ударить по флангам и хотя бы отбить своих раненых.
