– Когда ты был ребенком, односложные ответы служили предварением дерзостей.
– Да, – сказал я.
Мы приступили к еде. Все новые вспышки озаряли спокойное, темное море. В свете очередной молнии привиделся далекий корабль, идущий на всех своих черных, надутых ветром парусах.
– Свидание с Мандором уже состоялось?
– Да.
– И как он?
– Прекрасно.
– Что-то беспокоит тебя, Мерлин. Что?
– Очень многое.
– Расскажешь матери?
– А что, если она – часть этого?
– Я была бы разочарована, окажись это не так. Сколько ты будешь поминать историю с ти'игой? Я поступала так, как считала правильным. И по-прежнему уверена в своей правоте.
Я кивнул и продолжал жевать. Через какое-то время я сказал:
– Ты все прояснила в прошлом цикле.
Тихо плескала вода. Блики плыли по столу, по лицу матери.
– А еще вопросы есть?
– Может, сама расскажешь? – отозвался я.
Я ощутил ее взгляд и встретил его прямо.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – удивилась она.
– Тебе известно, что Логрус – разумен? А Образ?
– Это тебе Мандор поведал?
– Да. Но я знал уже до него.
– Откуда же?
– Мы… сталкивались.
– Ты и Образ? Или ты и Логрус?
– Оба.
– И чем это закончилось?
– Манипуляциями, я бы выразился. Они борются за власть и просили меня определиться.
– Чью же сторону ты выбрал?
– Ничью, а что?
– Тебе следовало рассказать мне.
– Зачем?
– Посоветоваться. Возможно, я бы помогла тебе.
– Против вселенских Сил? Как плотно ты с ними связана, мама?
Она улыбнулась:
– Не исключено, что некто вроде меня может обладать особыми знаниями.
– Некто вроде тебя?
– Волшебница моих способностей.
– Насколько же ты хороша?
– Не думаю, что значительно им уступаю, Мерлин.
– Семья все всегда узнает последней. И почему ты не обучала меня сама, вместо того чтобы отсылать к Сухаю?
– Я плохой учитель. Мне не нравится наставлять людей.
– Ты учила Ясру.
Она склонила голову вправо и сощурила глаза.
– Тоже Мандор рассказал?
– Нет.
– Тогда кто?
– Какое это имеет значение?
– Большое, – ответила мать. – Потому что я не верю, что ты знал это во время нашей последней встречи.
Я вдруг вспомнил, что там, у Сухая, она говорила о Ясре что-то, что подразумевало их близость, и я обязательно бы отреагировал, если бы не тащил груз предубеждений и не летел вниз по склону под грохот грозы и забавное звуковое сопровождение тормозов. Я уж собирался осведомиться, какое имеет значение, когда я узнал это, но сообразил – мать действительно интересуется, от кого я это узнал, ибо ее заботит, с кем я мог говорить о подобных вещах с момента нашей последней встречи.
Ссылаться на Люка-призрака показалось неблагоразумным, потому я ответил:
– Ну ладно, ладно. Мандор оговорился, а потом попросил меня молчать.
– Другими словами, – подытожила она, – он ожидал, что слух вернется ко мне. Зачем ему такое понадобилось? Поразительно. Коварный человек.
– Может, действительно просто оговорился?
– Мандор никогда не оговаривается. Никогда не будь ему врагом, сын.
– Неужели мы говорим об одном и том же человеке?
Мать щелкнула пальцами.
– Конечно, ты знал его лишь ребенком. Потом ты ушел и с тех пор видел его всего несколько раз. Да, он коварен, хитер, опасен.
– Мы всегда отлично ладили.
– Разумеется. Он никогда не враждует по пустякам.
Я пожал плечами и вернулся к еде.
Через какое-то время мать сказала:
– Осмелюсь предположить, что меня он охарактеризовал подобным же образом.
– Ничего подобного не припоминаю, – ответил я.
– Он дал тебе еще и уроки осмотрительности?
– Нет, хотя недавно я и почувствовал необходимость ей поучиться.
– Несомненно, в Амбере ты приобрел некую ее толику.
– Если так, то столь малую, что я и не заметил.
– Ну-ну. Может, я наконец перестану полагать, что ты безнадежен?
– Сомневаюсь.
– И все же что хотели от тебя Образ и Логрус?
– Я уже сказал: чтобы я принял чью-либо сторону.
– Так трудно решить, кого ты предпочитаешь?
– Так трудно решить, кого я меньше ненавижу.
– Потому что они, как ты выразился, манипулируют людьми в своей борьбе за власть?
– Именно.
Мать рассмеялась:
– Это выставляет богов не в лучшем свете, чем нас, прочих, но по крайней мере показывает, что они и не хуже нас. Зри здесь истоки человеческой морали. Что все же лучше, чем совсем ничего. Если этих причин недостаточно для выбора, руководствуйся иными соображениями. Ты, в конце концов, сын Хаоса.
– И Амбера, – добавил я.
– Ты вырос во Дворе.
– И жил в Амбере. Там у меня родичей не меньше, чем здесь.
– То есть обе эти связи равны для тебя?
– Если бы не это, было бы значительно проще.
– В таком случае разверни позицию.
– Что ты имеешь в виду?
– Спрашивай не кто тебе больше нравится, а кто может лучше тебе помочь.
Зеленый чай был прекрасен. Шторм подкатывал все ближе. Что-то плескалось в водах нашей бухты.
– Прекрасно, – кивнул я. – Спрашиваю.
Мать с улыбкой наклонилась вперед, и глаза ее потемнели. Она всегда превосходно контролировала свое лицо и всю внешность, меняя их по собственной прихоти. Она вроде оставалась той же, но временами казалась совсем девчонкой или вдруг превращалась в зрелую интересную женщину. Обычно же она останавливалась где-то между двумя этими ипостасями.
Но сейчас ее лицо приобрело какие-то вечные, вневременные черты – не столько возраста, сколько самой сущности Времени, – и я вдруг понял, что никогда не знал, сколько же ей лет. Лицо матери будто подернулось пеленой какого-то древнего могущества.
– Логрус, – сказала она, – приведет тебя к величию.
Я не отрывал от нее пристального взгляда.
– Какого рода величию?
– А какого ты желаешь?
– Не знаю, хотел ли я вообще когда-нибудь величия как такового. Это все равно что хотеть быть инженером больше, чем хотеть что-то сконструировать, или хотеть быть писателем больше, чем хотеть писать. Величие – побочный эффект, а не вещь в себе. В противном случае это просто самовозвеличивание.
– Но если ты заслуживаешь его… если ты достоин – разве ты не должен обладать величием?
– Вероятно. Но пока я ничего такого не сделал. – Мой взгляд упал на яркий круг света в глубине темных вод, будто убегающий от шторма. – Разве только один занятный аппарат, который мог бы попасть под эту категорию.
– Конечно, ты молод, но времена, для которых ты был предназначен и уникально подготовлен, наступают раньше, чем я ожидала.
Обидится ли она, если я наколдую себе чашечку кофе? Думаю, да, обидится. Что ж, пусть будет бокал вина. Налив себе и сделав глоток, я сказал:
– Боюсь, что не понимаю, о чем ты говоришь.
Мать кивнула и медленно проговорила:
– Этого не выяснить, копаясь в собственной душе, и никто из нас не был настолько опрометчив, чтобы намекнуть тебе на такую возможность.
– О чем ты говоришь?
– О троне. О господстве во Дворе Хаоса.
– Мандор выказывал некий интерес к тому, что я думаю по этому поводу.
– Прекрасно. Никто, кроме Мандора, не оказался бы столь опрометчив, чтобы упоминать при тебе об этом.
– Я понимаю, что всякая мать мечтает видеть сына хорошо устроенным. Увы, ты говоришь о работе, для которого у меня недостает не только мастерства, способностей и подготовки, но и мало-мальского желания.
Она растопырила пальцы и поверх них разглядывала меня.
– Ты способен на большее, чем сам полагаешь, а твои желания ничего в этом деле не значат.
– Как сторона заинтересованная, я позволю себе не согласиться.
– Даже если это единственная возможность защитить друзей и родичей и здесь, и в Амбере?
Я сделал еще глоток вина.
– Защитить? От чего?
– Образ близок к тому, чтобы попытаться преобразить срединные области Тени по своему подобию. Он, вероятно, достаточно силен.
