— Так о чем поговорить хотела? — я с неудовольствием вылез из-под одеяла и накинул халат на пижаму.
Оля смущенно опустила глаза.
— Граф Шувалов…
— Господи, опять он!
— Его сиятельство прислал мне огромный букет и записку с извинениями. А чтобы сгладить неловкость, он приглашает меня на выставку художников Золотого века Голландии в Эрмитаже.
— Это те, которые натюрморты со всякой едой рисовали? Жирные такие, с окороками и виноградом…
— Не только.
— Не знал, что ты увлекаешься живописью.
— Я и не увлекаюсь… — глаза Ольги забегали. — Но на выставку хочу.
— Не на выставку ты хочешь, а помиловаться с графом, — вздохнул я. — Когда зовет?
— Выставка до сентября…
— Если что, я тебя прикрою перед отцом. Тебе же это нужно?
Оля бросилась мне на шею.
— Ты самый лучший брат! Понимаешь меня с полуслова.
— Но я довезу тебя до Эрмитажа и оттуда же заберу. Тебе шестнадцать! Рановато еще по свиданиям бегать.
— Как рыбу разводить, так взрослая…
— Оля, послушай меня, — я нежно обнял ее за плечи. — Мне приятно, что ты получаешь удовольствие от внимания достойных мужей. Но не стоит торопиться отвечать на все знаки внимания и авансы. Иногда даже если тебе очень нравится человек, лучше немного притормозить.
— Потому что слухи пойдут?
— Нет. Потому что если ты поймешь, что ошиблась, потом будет неприятно и даже больно.
— Так ты поэтому так и не сблизился с Ириной Алексеевной?
Я усмехнулся. Ах ты ж лиса…
— Не совсем. Иногда, когда ты хочешь защитить того, кто тебе дорог, приходится отпускать его. Даже если отпускать не хочется. Даже если кажется, что вы больше никогда не увидитесь. Время все расставляет на свои места. Тот, кто готов ждать, дождется.
— Значит, если человек готов меня ждать, значит, я ему и правда дорога?
То, как Ольга формулировала вопросы об отношениях, меня умиляло и пугало одновременно. Она же совсем ничего не знала об этом — вечно ей было не до того, да и не дружила она ни с кем. Интровертка, помешанная на множестве занятий и книгах, она просто не нуждалась в людях.
А потом вышла в свет и запала на первого попавшегося графа-симпатяжку с безупречными манерами и кучей бабла. Ладно, на месте Оли много кто из аристократок запал бы на Шувалова. Все-таки видный парень.
— Во многих легендах крепкая любовь выдерживает проверку временем, — осторожно ответил я. — Помнишь историю Одиссея и Пенелопы?
— Ага… Кажется, я поняла, что ты пытался до меня донести. Короче, нельзя поддаваться всем эмоциям и соблазнам сразу, так?
— Именно. Знал, что ты поймешь.
Оля потупила взгляд.
— А если очень хочется? — тихо спросила она.
— Если когда-нибудь тебе захочется совершить какое-нибудь безумство, соверши его так, чтобы об этом никто и никогда не узнал. Убери свидетелей. Сделай так, чтобы тот, с кем ты это совершила, имел очень веское основание не болтать. Предусмотри все и хорошенько взвесь. Потому что удовольствие проходит быстро, а последствия можно разгребать очень долго. Иногда — до конца жизни.
Сестра задумчиво на меня глядела.
— А вот эти мысли сейчас… Они твои, из прежнего мира? Или ты к этому пришел, работая на Корфа?
Я пожал плечами.
— А есть разница?
— Пожалуй, нет… Наверное. Но иногда я забываю, что ты — не совсем ты. И меня это пугает. — Оля быстро поднялась с кровати и зашагала к двери. — Я на пруды. К четырем пополудни будь готов!
Девчонка, бодро топая ботинками, сбежала вниз, а я рухнул на кровать. Ох, не предупреждали меня, что взрослеющая сестрица — это та еще головная боль. И хочется устроить ее так, чтобы она была довольна, здорова и счастлива, но… Черт знает, что происходило у нее в голове. Тоже ведь гормоны бурлят. И даже у вечно серьезной Оли может напрочь отбить здравый смысл.
А за Шуваловым этим надо еще пристальнее последить. Я допускал, что он мог увлечься Ольгой. Мог пригласить ее, чтобы наладить связи с нами. И все это — без задней мысли. Но паранойя требовала запихнуть во все Олькины сумки артефакты слежения, навести аккуратный морок ей на голову, чтобы блокировал все попытки преступить грань дозволенного…
Мда. Миха, ты тоже едешь крышей, как слишком заботливый батя.
Мечтая не прочитать в утренней газете свежие сплетни о нашей с Денисовым дуэли, я спустился на первый этаж и сонно прошлепал в столовую и расчихался от здоровенного букета, который послал Шувалов. Какой-то из цветов — возможно, лилии, даже не пах, а источал тяжелый и раздражающий аромат.
Убедившись в том, что Олька оседлала свой мопед и укатила в Лепсари, я перенес вазу с букетом в самую дальнюю комнату и принялся молить кухонных дамочек о большом кофейнике и паре бутербродов.
Кофе оказался настолько крепким, что у меня едва не открылся третий глаз. Что-то сегодня от души заварили. Я лениво долистывал сегодняшние “Петропольские ведомости”, когда в холле зазвонил телефон. Егорушка тут же оказался у аппарата и, удивленно вскинув брови, жестом привлек мое внимание.
— Михаил Николаевич, это вас! — шепотом подозвал лакей. — Ольга Николаевна звонит…
Я залпом допил последнюю чашку, закрыл газету и поспешил к старому телефону.
— Оленька? — спросил я, предчувствуя неладное. — Что-то дома забыла?
С другого конца линии послышались трудно сдерживаемые всхлипы.
— Миша… Миша, приезжай, пожалуйста!
— Где ты?
— На прудах… В Леп… сари… Связь пло…ая..
— Что случилось?
— Пруды… — снова всхлипнула сестра. — Рыба…. Погибла… Вся… погибла!
Глава 11
Звонок сорвался, дрожащий Олин голос сменился короткими гудками, а я все так и стоял почти что посреди холла с трубкой у уха. Егорушка что-то торопливо говорил, я рассеянно кивал, даже не слыша его.
Рыба погибла. Все пруды — то, что мы выращивали на продажу. Плоды стольких трудов…
Оля не успела сказать, была ли известна причина, но отчего-то я не сомневался — она была рукотворной. Я слышал о случаях, когда недовольные условиями труда работники портили хозяйства, но это был не наш вариант. Как бы ни относились к нашему роду в петропольском обществе, но здесь, на наших исконных землях, местные нас любили и уважали. Особенно в Лепсарях.
И никогда я не слышал о том, чтобы недовольные работники подожгли торфяники, травили колодцы или как-то иначе вредили нашему хозяйству. Нет, если рыба погибла из-за чьего-то вмешательства, то вряд ли это свои…
— Егор, пусь приготовят мой автомобиль, — распорядился я и положил телефонную трубку на рычаг. — Через десять минут я выезжаю.
Лакей кивнул, но замешкался.
— Что? — спросил я, поймав его неуверенный взгляд.
— Ваше сиятельство, что случилось? Оленька Николаевна была… ну очень взволнована.
Не то, блин, слово!
— Инцидент на прудах, — коротко ответил я, уже взлетая по лестнице. — Машину, Егор! Быстро! Пожалуйста.
Взлетев вверх по ступеням, я быстро оделся, натянул самые надежные ботинки — даже летом на прудах было топко, схватил ключи и, даже не расчесав лохмы, спустился на задний двор. Там как раз возились с воротами гаража, где ночевал Витя.
Дорога до Лепсарей заняла минут пятнадцать — я гнал как сумасшедший. И меня беспокоило даже не то, что мы оказались в катастрофической ситуации перед заказчиками, а возможная реакция Оли.
Для сестры рыбный бизнес стал едва ли не делом всей жизни — настолько она втянулась в работу. И сейчас, когда само существование нашего дела могло быть под угрозой, я не знал, как Оля себя поведет. Она была умницей, но еще слишком молодой. А тут такой удар.
Шины подняли столб пыли, когда я остановился перед забором, окружавшим территорию прудов. Металлические ворота, но само ограждение поставили из сетки-рабицы. Такую было легко разрезать и проникнуть на территорию. По-хорошему нужно бы излазать здесь все и поискать следы незваных гостей — вдруг что найду.
Но сперва я решил убедиться, что Оля была в порядке.
