пока Къярт не приблизился к искомой душе достаточно, чтобы начать различать абрисы реального мира, просачивающегося в это место. И чем больше он смотрел на возвышающиеся вокруг тени скал, тем больше убеждался, что это место не имело ничего общего с тем, где он убил Кару. В процессе призывов фурий у него появилась теория, что души какое-то время еще находятся рядом со своими телами: всякий раз он сперва находил крылатых в мареве гнезда, а после — в крепости Аелитт. Но сейчас все было иначе.
Душа Кары, ослепительная и горячая — не такая жгучая, как у Райза, но куда более обжигающая, чем душа Аелитт — была не одна. Она и еще десятки других собрались в одном месте, слились в единый гигантский сверкающий шар, окруженный проявляющими себя время от времени очертаниями камня. В самой его середине горело крошечное солнце, от одной только мысли о прикосновении к которому становилось жутко.
Къярт отшатнулся, когда его озарила догадка: перед ним было ничто иное как душа исполина. И, вероятно, облепившие ее души принадлежали паладинам, получившим силу именно от этого гиганта.
Теперь Къярт понимал, почему никому прежде не удавалось призвать паладина. Даже если некроманты осмелились бы шагнуть в это озеро расплавленной энергии, унести с собой его часть было невозможно. Сердцевина, душа исполина, притягивала обладающие ее частичкой души паладинов, и тягаться с силой такого рода было сущим безумием.
Безумием, одним из многим, что случились с Къяртом с момента его пробуждения в этом мире. Наверное, ему следовало отступить: оставить все, как есть, и вернуться, пока не стало еще хуже.
Къярт вновь посмотрел на сияющий сгусток души Кары и тех, кто окружал ее. Жар ни одного из них не мог сравниться с жаром души Райза, и если Къярт не сгорел дотла в прошлый раз, возможно, ему все же стоит попытаться. А там — будь что будет.
Собравшись с духом, он сжал в пальцах связывающую его с Карой нить и шагнул вперед.
Ее жизнь понеслась перед ним так же, как и все прочие. Очаровательная девочка из уважаемой семьи, богатая наследница, что должна была перенять управление приисками, так как оба брата выразили желание пойти по стопам отца и стать паладинами. Разумеется, Братство и не думало отказывать детям благородного рода.
В ее жизни все было прекрасно: богатое поместье, чем-то напомнившее Къярту его родное — за исключением семьи, которая в случае Кары души в ней не чаяла; блестящее будущее и достойная партия, что должна была помочь сохранить и преумножить благосостояние рода Далоран.
Все было прекрасно до одного дня, в который без предупреждения грянул гром. Когда вся ее семья собралась в доме за праздничным столом, на поместье напал некромант. Он действовал сам, не от имени ковена. Один единственный человек убил сразу трех паладинов, каждый из которых имел возможность воплотить броню. Увы, она им не помогла.
Броня не защитила ни отца Кары, ни ее братьев. Некромант убил их, убил ее мать, приглашенных гостей, слуг и все живое, что находилось в поместье. Он сохранил жизнь только пятнадцатилетней девочке, но отнюдь не из милосердия. Он отдал ее своим призванным и с презрительной насмешкой наблюдал, как они насилуют ее, по собственному желанию или же по его приказу — было не так уж важно.
А затем, когда ему надоело, он отпустил ее и позволил убежать. Не просто так, конечно. От самого дома и до отделения паладинов в городе неподалеку ее гнала стая призванных собак. Они кусали за ноги и руки, бросались на спину, раздирая ее когтями, пока Кара окончательно не выбилась из сил и не потеряла сознание.
В тот день она стала посланием Братству, заявлением, что его воины не бессмертны, а их семьи — не неприкасаемы. И каждый раз, когда паладины устраивают облаву на некромантов, они должны помнить, что однажды некроманты могут устроить облаву на них самих.
По всем прогнозам Кара не должна была выжить. Она была слишком истощена, слишком изранена, и даже операция, на которую паладины с трудом смогли уговорить врача — была не больше, чем попытка ухватиться за соломинку, отсрочить неизбежное. Но ей удалось встать на ноги. И тогда разговор зашел уже не о здоровье ее тела, но духа. Кто в своем уме стал бы требовать от Братства инициации в таком возрасте?
Кара выдержала и ее. Обретя силу паладина, она затолкала глубоко внутрь то, что произошло с ее семьей и с ней самой, а заодно и большую долю чувств — совсем так же, как Къярт, когда устал бороться за собственную жизнь со своим ядром. Она оставила только ненависть к некромантам и всему, что было с ними связанным: спрятала в тени, чтобы в решающий момент вытащить на свет и использовать как свое сильнейшее оружие.
С того дня Кара собственноручно убила почти сотню некромантов — девяносто восемь, если быть точным. Но она не считала. Все, что ее волновало, это поскорее найти следующего и уничтожить. А уничтожив, тут же забывала: не помнила ни их лиц, ни тем более имен — для нее они были все, как один, тот самый, что убил ее семью. Она не знала его имени, как не знал никто в Братстве и никто из схваченных некромантов. А может быть, высшее руководство паладинов все знало, но скрывало, понимая, что связываться с тем, кто смог в одиночку убить трех готовых к бою паладинов, — гиблое дело.
Однако, Каре было плевать. Каждый раз, получая задание, она надеялась, что в этот раз ее целью окажется он. День за днем, год за годом, она все еще искала его.
Къярт судорожно вдохнул, когда афракская ночь сменилась пронизанной светом изумрудной толщей. Душа Кары замерла рядом. Оставалось только закрепить якорь.
Поставив метку печати на внутренней стороне ключицы — так же, как и в случае с Аелитт — он открыл глаза и посмотрел на лицо девушки. Покрывающая его броня медленно осыпалась.
— Къярт? — тихо позвал Райз.
— Поймай ее коня, — лишенным эмоций голосом распорядился он, поднял Кару на руки и направился к лесу, заодно приказав гривам вернуться.
Для ночлега он выбрал небольшую прогалину глубоко в чаще — чтобы их не увидели и не услышали ни жители деревни, ни те, кто решит проехать по границе леса.
Гривы улеглись вокруг костра, спинами закрыв троицу от посторонних взглядов. Жеребец Кары, привязанный к дереву неподалеку, щипал увядшую траву.
— У тебя не было другого выбора, — произнес Райз,
