— Ты тут? — позвала Пати Тилорна, откидывая входной полог. — Пошли, я отослала Ратики спать. Опасаться нам некого, больше сюда никто не зайдет, чувствуешь запах? Это все язвы. И, сам понимаешь, она не встает уже много дней…
Землянин молча нырнул под прикрывающий вход полог, отметив царившую в доме тишину — ни шороха, ни всхрапа не слыхать; здесь и вправду осталось немного обитателей. Пройдя в отгороженную циновками каморку, он в тусклом свете разглядел неестественно скрючившуюся женщину. Исходивший от нее запах смерти перебивал вонь горящего в светильнике масла и аромат развешанных под потолком душистых трав. Подумав о том, что надо будет, когда выдастся свободная минута, осмотреть Пати, Тилорн бросил взгляд на лежавшие поверх плетеного покрывала руки больной, испещренные сочащимися гноем язвами, и опустился на корточки. Стараясь не глядеть на превратившееся в сплошной нарыв лицо женщины, протянул над ним раскрытую ладонь. Несколько мгновений прислушивался к своим ощущениям, пытаясь уловить биение жизни в этом потерявшем человеческий облик существе, и понял, что опоздал. К стыду своему, он должен был признать, что почувствовал нечто похожее на облегчение и, стараясь не встречаться с Пати глазами, произнес:
— Мне очень жаль, но она умерла. Я ничем не могу ей помочь. Даже колдуны не в состоянии вернуть сюда тех, кто отправился в Светлый мир Тунарунга.
Кажется, он сказал все именно так, как полагается говорить в подобных случаях, однако застывшее было лицо девушки неожиданно исказилось, она выкрикнула что-то невнятное и бросилась на землянина, норовя выцарапать глаза В первое мгновение Тилорн опешил, инстинктивно попятился, уходя от скрюченных пальцев истерически визжащей девицы, а потом, выкинув ладони вперед, приказал:
— Стой! Замри! Стань камнем! — И подхватил падающее, словно одеревеневшее тело потерявшей сознание Пати, и осторожно положил на одну из валявшихся поблизости циновок. — Спи. Спи спокойно. Спи долго и спокойно. Все плохое осталось позади.
Землянин слышал, как зашевелились, закашляли, заворчали в противоположном конце хижины. Он послал сильнейший импульс расслабления, надеясь, что временное оцепенение сменится чуть позже глубоким, навеянным усталостью сном. Больше в создавшемся положении Тилорн ничего не мог сделать и, прислушавшись к приближающимся шагам, выскочил из родового дома Таваруки.
С утеса, расположенного в северо-западной части Тин-Тонгры, Маути хорошо было видно озеро Панакави, поселок негонеро и южную бухту с вытащенными на песок лодками и развешанными на копьях сетями. Вихауви с Тилорном выбрали это место из-за хорошего обзора, но Маути очень скоро убедилась, что наблюдать ей особенно не за чем. После того как Мафан-оук и половина сопровождавших его мужчин вернулись с мыса Зовущих тамтамов, из поселка никто не выходил. Рыбаки отсыпались после лова креветок, с ними разбрелась по родовым домам и часть женщин, ночь напролет занимавшихся стряпней; однако остальные в окружении оравы ребятишек продолжали суетиться у костров. Приготовления к празднику должны были закончиться в полдень, после чего начнутся ритуальные величания Панакави, которые продлятся до полуночи.
Ловко сшивая бронзовой иглой раскрашенные перья с полосками кожи, Маути без особого интереса поглядывала то на поселок, то на солнце, медленно приближавшееся к зениту. К тому времени, как Тилорн с Ваниваки вернулись к каноэ, она успела выспаться и чувствовала себя свежей и бодрой. К тому же она, как это ни странно, была, в отличие от мужчин, уверена, что, несмотря на временные неудачи, им все же удастся совершить задуманное и выбраться с Тин-Тонгра целыми и невредимыми.
На Ваниваки посещение поселка негонеро произвело самое тягостное впечатление, а известие о смерти матери Пати вовсе лишило надежды на благополучный исход дела. Он воспринял ее смерть как дурное предзнаменование, как предупреждение о тщетности их попыток освободить Вихауви и прямо заявил, что Тилорну с Маути следует немедленно покинуть остров.
— Друг, ты совершил невозможное, обратив кракена в бегство, — обратился он к Тилорну, сделав несколько глотков вина и с отвращением пожевав ломтик вяленой дыни. — Теперь тебе лучше всего сесть вместе с Маути в каноэ и плыть на Манахаш. Мне совестно, что я вовлек тебя в это предприятие, ведь один раз ты уже спас Вихауви, и долг дружбы выплачен сполна. Мой план провалился, боги не хотят даровать нам удачу, и нет смысла испытывать их терпение.
Юноша говорил правду, и Маути подумала, что Тилорн может без ущерба для чести покинуть Тин-Тонгру. Между ним и Вихауви не был совершен обряд «дружбы на крови», а добрые отношения и взаимная симпатия — недостаточно веская причина, чтобы лезть в пекло и противиться воле богов. Иное дело Ваниваки — клятва обязывала юношу оставаться здесь до конца и, если понадобится, отдать за друга собственную жизнь, даже не имея особой надежды спасти его.
Выслушав предложение Ваниваки, колдун задумался, а Маути обрадовалась. Обрадовалась за Тилорна, потому что самой ей смерть ни при каких обстоятельствах не грозила. Женщина обязана подчиняться мужу, поэтому совершенный им проступок не может быть вменен ей в вину, и, разумеется, никто из негонеро не станет в случае чего разбираться, женаты они или нет, приказал он Маути плыть с ним или она сама вызвалась сопровождать его… И все же к радости по поводу того, что Тилорн избежит смертельной опасности, примешивалось зародавшееся где-то в глубине души ощущение, что колдуну не надо принимать великодушного предложения юноши.
Одолеваемая столь противоречивыми чувствами, Маути нахмурилась, выжидающе поглядывая на Тилорна. Он мужчина, притом колдун — ему виднее, что надобно делать; как скажет, так и будет. И тот, словно уловив ее мысли, произнес с обычной своей мягкой улыбкой, подобно лучу солнца озарившей его осунувшееся, вымазанное драконьей кровью и потому казавшееся чужим лицо:
— Долг дружбы не может быть выплачен никогда, тем он и отличается от любого другого долга. На моей родине не принято бросать в беде даже незнакомцев, и сейчас я меньше чем когда-либо склонен отказываться от этого обычая своей земли.
Ваниваки скорчил неодобрительную гримасу и потянулся за кувшином. Больше говорить было не о чем, мнение Маути его не волновало, да она и не собиралась оспаривать решение Тилорна. Девушка не знала обычаев его родины, и, по правде сказать, они не сильно ее интересовали. Для нее важно было другое — услышав ответ колдуна, она вдруг поняла: дальше все у них пойдет хорошо. Они освободят Вихауви и благополучно уплывут с Тин-Тонгры. Но теперь она отправится вместе с мужчинами, и пусть только Тилорн попробует ее отговаривать! Он еще не знает, какой упрямой может быть Маути…
