— А! — удивился майор. — Значит, баба из кареты своя!
И действительно — генерал поцеловал даме ручку, и та, погрузившись в экипаж, преспокойно поехала дальше. Селезень же раздосадовано стукнул кулаком по трубе. Ему так и не удалось разглядеть лица дамы, поскольку оно было скрыто вуалью. Да и лицо генерала из-за огромных темных очков рассмотреть не вышло.
* * *
Дубов неспеша брел по Мангазейским улицам и предавался размышлениям. Однако на сей раз они носили не дедуктивный, а скорее морально-этический оттенок: хорошо ли Василий делает, вступая в интимный контакт с Миликтрисой Никодимовной? И вообще — допустимо ли использовать Миликтрису, какова бы она ни была, в целях сбора информации? Ведь она, кажется, влюбилась по-настоящему. Или все это тоже игра?
Детектив остановился возле витрины стекольной лавки, имевшей вид приличного фирменного магазина, и оглядел себя в роскошном зеркале с узорчатой серебряной рамкой. Как обычно в последние дни, Василию стало немного не по себе от вида собственного лица. Впрочем, он уже начал понемногу привыкать с своему новому облику. Физиономия, которую сыщик обрел благодаря Чумичкиной мази, ему даже нравилась: немного заостренные черты, высокий лоб мыслителя, глаза с проницательным прищуром, небольшие залысины... Порой Дубову казалось, что в его внешности появилось что-то от артиста Василия Ливанова из телесериала о Шерлоке Холмсе, а иногда — нечто от Вячеслава Тихонова из "Семнадцати мгновений весны". И то и другое Дубову, несомненно, даже слегка льстило.
— Ну ладно, будем считать, что Наде изменяю не я, а ты, — сказал детектив своему отражению. Конечно, в глубине души Василий сомневался в уважительности такого оправдания, но другого у него на данный момент не было. А не идти к Миликтрисе Никодимовне Дубов никак не мог — ведь она после трагической гибели Данилы Ильича оставалась единственной ниточкой, которая могла вывести на ново-мангазейских заговорщиков. "Кладбищенский след" Василий, конечно же, со счетов не скидывал, однако его разработкой пока что занимались Антип с Мисаилом.
За раздумьями Василий и сам не заметил, как ноги довели его до "собственного дома" Миликтрисы Никодимовны в Садовом переулке. Входные двери оказались лишь прикрыты, и Василий без звонка вошел в дом. Однако в полутемных сенях он остановился: из гостиной явственно доносились два приглушенных голоса, один из которых принадлежал хозяйке, а другой — незнакомому человеку.
— Парень он пустой и бесшабашный, — говорила Миликтриса Никодимовна, — ни на какое сурьезное дело не годный.
"Кого это она так?" — подумал Василий. А хозяйка продолжала:
— Корчит из себя виршеплета и скомороха, а деньгами сорит, как не знаю кто. Наверняка ведь кого-то пограбил на большой дороге, а то и еще чего похуже, своими бы так не базарил.
"Так это ж она про меня! — смекнул Дубов. — О женщины, женщины!.."
— Ну что ж, Миликтриса Никодимовна, я думаю, что он мне вполне подойдет, — ответил неизвестный собеседник. Его голос был очень мягкий и приятный, хотя чуть не половину звуков гость Миликтрисы Никодимовны или вовсе не выговаривал, или вместо одних произносил другие. Так что первая услышанная Дубовым фраза незнакомца звучала примерно так:
— Ну ушто же, Мывиктьиса Никадимауна, я думаю, што он мне уповне подойдет.
— И что от меня требуется? — деловито спросила Миликтриса.
— Пьигвасите ево на заутва, ну, так ускажем, на заутвак, но не слишком рано, и скажите, что с ним хочет поговоить один чевовек, который может пьедвожить хоуошую работу и пвиличный заваботок.
— Договорились, Димитрий Мелхиседекович, так и скажу — хорошую работу и приличный заработок.
"Как-как, Мелхи-чего? — подивился Дубов. — Ну и имечко, без ста грамм не выговоришь".
— Ну што жа, Мивиктриса Никодимауна, мне пора, — стал собираться гость с труднопроизносимым отчеством. — Дева, знаете, дева...
— А, ну дела — это, конечно, вещь нужная, — весело откликнулась хозяйка. — Погодите, я вас провожу...
Василий начал лихорадочно соображать, как ему быть — ретироваться, пока не поздно, или сделать вид, что только что вошел, но тут голоса стали как бы удаляться — очевидно, хозяйка выпустила гостя через другой выход, детективу не известный.
Выждав несколько минут, Дубов неслышно выскользнул из сеней на двор и принялся во всю мочь названивать в дверной колокольчик. Вскоре вышла Миликтриса Никодимовна.
— О, это ты, Савватей Пахомыч! Ты и не представляешь, как я тебе рада, — защебетала радушная хозяйка. При этом она сладко зевнула, будто только что встала с постели.
— Знаете, Миликтриса Никодимовна, а ведь у меня вышли все деньги, — печально сообщил Василий, проходя следом за хозяйкой в гостиную. — Боюсь, теперь вы не захотите любить меня.
— Ну как ты можешь такое говорить! — возмутилась Миликтриса, и Василий поймал себя на мысли, что почти ей верит. — Ведь я ж полюбила тебя вовсе не за деньги!..
— Спасибо, дорогая, — признательно прижал руку к груди Василий.
— А деньги — это пустяки, — продолжала Миликтриса Никодимовна. — Нынче они есть, завтра нет, а потом, глядишь, снова появятся... Но о делах потом, а сейчас — прошу! — И с этими словами она гостеприимно распахнула дверь в "будуар".
* * *
Рыжий настойчиво расспрашивал уже почти оправившегося после нападения боярина Андрея:
— Неужели князь Длиннорукий так и сказал — всех соберу и подожгу?
— Именно так и сказал, — отвечал боярин Андрей. Он уже отчасти поправился и даже мог передвигаться, только голос еще полностью не восстановился. — Поначалу я подумал, что он шуткует, но потом понял — какие тут шутки! Тогда я потихоньку вышел из его терема и побежал сюда, но они, видать, оказались хитрее — послали вдогонку своего убивца.
— Кстати, ты запомнил хоть какие-то его приметы? — спросил Рыжий.
— Да где уж, — вздохнул боярин Андрей, — едва успел по башке огреть, и все — больше ничего не помню. Все-таки этот крест и вправду чудотворный — если бы не он, то мне гроб!
— Между прочим, господа, — вклинился Серапионыч, сидевший чуть поодаль и внимательно прислушивавшийся к беседе, — я провел, как бы это понятнее объяснить, в общем, исследование остатков крови на кресте.
— И что же? — заинтересовался Рыжий. — Что показал анализ?
— Результаты таковы — кровь с подобным составом ни физически, ни биологически, ни как хотите, не может принадлежать человеку или какому-либо живому существу.
— А кому же? — вскочил с кресла боярин Андрей.
— Не знаю, — совершенно искренне пожал плечами доктор.
— Ну ладно, это вопрос скорее научного порядка, — заметил Рыжий. — Однако сейчас перед нами стоит более важная и неотложная задача — обезвредить князя Длиннорукого.
