Александр Зорич - Ты победил

– Меня зовут Солов.

– Хорошо, Солов. А теперь ответь мне – один ведь сокол у тебя остался?

– Да, милостивый гиазир. Один и остался. Другого зашибло.

– Он у тебя привязан?

– Нет, милостивый гиазир. Он и так никуда не улетит.

– Но если ему приказать, чтобы он взмыл в небеса – он ведь изо всех сил будет пытаться именно взмыть в небеса? Даже несмотря на то, что ему придется сперва подскакивать по ступеням, а потом пробираться через завалы?

– Д-да, милостивый гиазир.

Ответ сокольничего прозвучал неуверенно и Эгин переспросил:

– Так да или нет, Солов? От этого зависит наше спасение.

– Да, милостивый гиазир, но ведь наверху то чудовище…

– Вот именно, Солов, вот именно. «И твари живущей любой будет враг сердцеед-пожиратель.»

Память на цитаты у Эгина была отменная. Оставалось только прикоснуться к соколу, изучить его След, запомнить его и уповать на то, что он не рассосется слишком быстро, когда несчастная птица станет жертвой костерукого.

Эгин шел первым. За ним – Лорма. Потом – сокольничий. Тылы прикрывал Сорго, взявшийся вновь бормотать угрюмые прорицания. Несмотря на это, Эгин доверил спину их крошечного отряда именно Сорго, ибо тот, по уверениям сокольничего, зарубил этой ночью двух прорвавшихся в дом мужиков прямо на горящей лестнице. А потом отчаянно боролся с пожаром, пока огонь не погиб под земляными развалами. К тому же, хвост отряда был самым опасным местом – туда в любое мгновение могла дохлестнуть жвала-захват выползка. А из четырех присутствующих Эгину было менее всех жалко именно Сорго. Уж больно дурковатый.

Соколу было трудно. Очень трудно. Зоркая дневная птица ночью привыкла спать, а не пробираться через разрушенные людские жилища. Но если его хозяин, его добрый хозяин, пожелал, чтобы он поднялся ввысь и искал добычу, он сделает это. Ибо так обучен и иначе не умеет – выполнять любые веления хозяина. Веления хозяев всегда сильнее природы.

Сокол уже видел звезды сквозь скрещенье балок, когда глухая тьма сбоку ожила и, обратившись костяной змеей, убила его быстрее, чем он успел испугаться прикосновений мелких расшатанных зубов, которые, тем не менее, впились в жесткое соколиное мясо злее и безжалостнее волчьих.

Эгин, пристально наблюдавший за Следом сокола, безошибочно определил это мгновение. Так, птица попалась. Стало быть, именно там, во тьме, где сейчас угасает его След, находится костерукий. Бить надо прямо в След.

Эгин бросился вверх по лестнице, уповая на то, что ее ступени целы и невредимы, а под ноги ему не подвернется роковой обломок.

След стремительно угасал. И когда от него перед Взором Аррума оставалась только слабо тлеющая искорка, Эгин, с размаху налетая-таки лбом на нечто деревянное, твердое, неуместное, пронзил ее «облачным» клинком. И гневный рык приконченной твари огласил темноту лестничного пролета.

– Быстро ко мне! – позвал Эгин своих спутников.

Но никто не ответил ему. Вместо этого из темноты, словно выстреленное «молнией Аюта», вылетело чье-то липкое от крови тело. Двух прикосновений Эгину хватило, чтобы опознать сокольничего. Вот они, широкие и очень толстые кожаные наплечники, созданные для того, чтобы соколиные когти не оцарапали плечи.

Взор Аррума метнулся вниз. Да, сплошной туман. На фоне исполинской туши подземной твари нельзя было разобрать ничего определенного.

Даже если Лорма и Сорго еще живы – они все равно будут мертвы совсем скоро и Эгин им ничем помочь не сможет. Потому что там выползок. С выползком ему не справиться.

На улице радостно завопили на человеческом языке.

– Давай, братва!

«О Шилол, сколько же их там?»

– У-у-урр-роды! – раненным волком взвыл аррум Опоры Вещей.

За его спиной вместе с новой зарницей раскатился грохот и вслед за ним – режущий уши неимоверно пронзительный вереск, какого Эгину еще слышать в эту ночь не приходилось.

Но аррум не стал оборачиваться. С него было довольно.

Эгину посчастливилось допрыгнуть с раскатанной по бревнам до самой середины и, вдобавок, просевшей башни, а с нее – до гребня чудом уцелевшей восточной стены. Ему удалось быстро продраться сквозь колючий барбарис, для надежности посаженный на внешнем земляном скате, и повезло обезглавить на опушке рощи праздношатающегося и, не исключено, безобидного человека. И вот теперь Эгин быстрым шагом, стараясь не сорваться на бег, уходил прочь от гибнущей Кедровой Усадьбы.

Он уже понимал, что никакие импровизации здесь не помогут. Он понимал, что теперь дело за лучшими людьми Свода и за лучшими сотнями морской пехоты. А если понадобится – то и за «молниями Аюта» союзных смегов.

Эгин клял и казнил себя за то, что в его присутствии, в присутствии аррума Опоры Вещей, погибло столько людей. Людей, которых он должен любить, ибо ему дано властвовать над ними.

О Лорме Эгин изо всех сил старался не думать.

– Гиазира! – тихо позвала его темнота.

Эгин замер, выставив перед собой «облачный» меч. Но даже в слабом звездном свете он отчетливо видел, что клинок его чист и в нем отражается половина небосвода.

Рождению Лагхи Коалары никто не радовался. Ни отец, ни братья с сестрами, ни даже мать. Впрочем, мать все-таки немного радовалась. По крайней мере неделю она сможет под благовидным предлогом не хлопотать по дому, переложив это неблагодарное дело на старшую дочь. Она сможет отдохнуть в заботах над новорожденным, охая и проклиная женскую долю. Которая такова, что дети являются в мир, не спрашивая у тебя соизволения.

Когда Лагха распростился с пеленками и превратился в ладного мальчугана с длинными блестящими волосами цвета воронова крыла и умными глубокими глазищами, домашние стали относиться к нему несколько лучше. Правда, когда за него впервые предложили хорошую цену, родители продали его, не задумываясь и не жалея. Младший сын в семье – это всегда обуза. И лучше если за эту обузу некий заморский богач готов заплатить серебром.

– Это наше счастье, дура ты! – объяснил отец Лагхи его матери, которая пробовала для приличия пореветь перед тем, как сказать покупателю «да».

– Где это видано, чтобы благородные продавали своих детей всяким вонючим извращенцам? – без особого воодушевления осведомилась у мужа мать Лагхи, ломая руки и размазывая слезы по своему морщинистому лицу.

И она не лгала. Они действительно были благородными. По крайней мере, по происхождению ее мужа, Саина окс Ханны, отца будущего гнорра Свода Равновесия.

Саин окс Ханна бежал из Варана когда ему было тридцать два года. Замешанный в растрате казенных денег, ненавидимый всеми и вся, немой от страха перед Сводом Равновесия, он избрал конечным пунктом своего бегства Багряный Порт.