— Действуй, — одобрил Владимир.
Но тягостное предчувствие беды не давало заснуть, пил кофе, метался по горнице, а рано утром, едва забрезжил рассвет, уже спешил на городскую стену. И не к восточным вратам, откуда теперь ждали нападения, а все туда же, к Боричевскому взвозу.
Страж всхрапнул во сне, заслышав быстрые шаги князя, вскочил, звонко ударился головой о балку. Шлем съехал набок. На князя взглянуло молодое безусое лицо, бледное, истомленное. Шея и плечо были перевязаны чистыми тряпицами, откуда проступали алые пятна.
Владимир шагнул мимо, оперся о деревянный край… и замер как мертвец. По обмелевшей реке переправлялись бесчисленные полчища степняков! На этом берегу, откуда вчера по совету заботливого Волчьего Хвоста… да нет, по дури сняли всех дружинников, скопилось уже с полтыщи степняков. Все как один в доспехах, со щитами и саблями, а сейчас переправляются воины попроще, вооруженные простыми пиками, а то и просто волосяными арканами.
Со стены раздался крик, его подхватили вдоль стены, Владимир со злобой и горечью видел, как над краем заостренных кольев появляются заспанные лица с глупо хлопающими глазами. Проспали, просопели…
Издали донесся крик Волчьего Хвоста:
— Ребятушки!.. Все как один умрем, но не пропустим бесчестить наших жен и детей!.. Мертвые сраму не имут!
В ответ зазвенело оружие, кричали, в голосах стыд и страх, но и ярость, что проспали, проглядели, понадеялись на морских богатырей, а они, как видно, только против таких же, как и сами, а супротив простых воинов руки не поднимают, ибо лев мух не давит…
Дружинники торопливо сбегались к воротам. С той стороны слышались радостные крики, угрозы, скрип огромных колес. Тяжелые дубовые створки вздрогнули, а запоры затрещали. Посыпались щепки, с этой стороны в угрюмом молчании уже ждали кто в доспехах, кто без, но все с оружием, дружинники, ополченцы и просто мужики из ближайших дворов, в чьи дома первыми ворвутся озверелые победители.
Сверху на осаждающих побросали все камни, вылили кипящую смолу. Теперь бессильно потрясали кулаками, кричали, даже плевались. Вместо убитых и раненых степняков к тарану становились новые храбрецы, их Жужубун привел много, да и навес все же защищает. Ворота трещат сильнее, воевода Претич самолично выстраивает поредевшие ряды для страшного последнего боя: лучше полечь здесь, защищая врата, чем на пороге дома, уже видя, как чужие волокут на позор и поругание твою жену и дочь.
Бревно, служившее запором, с треском переломилось. Тяжелые створки чуть раздвинулись, словно перловица с перерезанной жилой. В щель просунулось тупое рыло тарана, ужасающе толстого, блестящего железом. Виднелся еще навес из толстых досок, черный от потеков застывшей смолы, с грудой камней, а под навесом мелькали злые торжествующие лица.
— Братья, — сказал Претич с чувством, — постоим за наших женщин! За детушек!
Только сейчас он вытащил меч, короткий, но широкий, как у торговца рыбой. Сам поперек себя шире, он встал напротив прохода. Седые усы шевелились, как у сома, кончики касались доспехов. Чисто выбритый подбородок блестел, кожа натянулась. Створки заскрипели, пошли в стороны, с той стороны пыхтели, нажимали, а створки скребли и толкали перед собой наспех набросанные горожанами камни.
Печенеги ринулись в проем, как стая голодных волков. Ворота под их напором распахнулись во всю ширь, кого-то из своих стоптали в давке, а вся масса с диким воем и яростными криками наперла на дружину, потеснила. Выставив щиты, дружинники молча рубили, повергали, но их теснили, заваливая трупами, и хмурые воины вынужденно отступали на шаг, еще на шаг, а там дальше дома уходили в стороны, там площадь, беги куда хочешь, город твой…
Владимир раздирался между жаждой броситься в сечу и самому уничтожить тех, кто пришел на его земли, и долгом правителя, который должен умело руководить войсками и ополченцами.
Белоян шептал, выкрикивал, воздевал руки к небу, затем его голос изменился. Владимир с новым холодком по спине понял, что произошло еще что-то более гадкое.
— Не колдуется? — спросил он ядовито.
— Княже…
— Что ж твои морские богатыри не помогут?
— Они сражаются только в своей стихии… Их подошвы должна омывать вода!
— Так хотя бы перегородили реку!
— Никто из бессмертных не волен по воле Рода вступать в дрязги со смертными…
— Ни хрена себе дрязги!
Белоян указал на группу всадников перед воротами. Все в легком железе, тонких кольчугах, с саблями и щитами, они в распахнутые врата не лезли, только охраняли грузного человека в цветном халате. Тот восседал на муле, ему подводили связанных людей, он быстро и умело втыкал каждому нож в горло, кровь хлестала на землю. Несчастного заставляли бежать, кровь брызгала во все стороны.
— Его надо убить! — выкрикнул Белоян. — Он приносит страшную кровавую жертву!.. Уже на этой стороне реки!
— Ах ты… — выругался Владимир, он сразу все понял. — Если снова из земли полезет эта чертовщина… Каменные Всадники, то морские богатыри уже не перехватят?
— Да, — ответил Белоян убитым голосом. — Быстрее, княже… Что-то надо делать.
— Лук мне! — крикнул Владимир страшным голосом. — Все, кто стреляет лучше меня, на башню!.. Все подвалы открыты тому, кто поразит вон того, в пестром, как наша страна, халате! Все сокровищницы!
Внезапно яркий день померк. На солнце наползла странная черно-лиловая туча. По краям слабо блистали молнии, а в недрах разгорался страшный багровый огонь, словно там раздували небесный горн для ковки железа. Молнии поблескивали чаще, наконец прогремел гром, тут же грянул сильнее, а молния ударила вниз. Острый, зазубренный, как в рыбацкой остроге, край до земли не достал, но воздух затрещал. Владимир ощутил, как от присутствия небесной силы зашевелились волосы, а одежда на нем начала потрескивать, словно молодой лед.
На стенах раздались крики ужаса. В воротах давка приостановилась. Печенеги и кияне смотрели вверх, гадая напряженно, к добру или к худу. Облако разрасталось, адский огонь разгорался. Внезапно на землю обрушился удар, от которого с голов сорвало шапки, многие оглохли, а кони, дрожа, присели к земле. Страшно завыли собаки.
В землю, между рекой и вратами, ударила странно багровая молния. Печенеги с криками ужаса бросились в разные стороны. На стенах радостно завопили. За первой молнией целый лес сверкающих копий вонзился в почву, Владимир видел трепещущие нити, что протянулись от жуткой тучи к черной земле. Затем молнии исчезли, а земля задымилась. Повалил дым, почва пошла буграми, начали подниматься огромные фигуры на конях… На этот раз не каменно-серые, а сверкающие, блестящие!
