Казацкий бой в исполнении хорошего бойца выглядел как завораживающий смертоносный танец. В руках мастера шашка могла «говорить». В бою она визжала и пела, собирая жизни врагов. И я старался изо всех сил, вспоминая, что рассказывал мне отец и на практике показывал дед. А дед, хоть и не знал таких умных слов как батя, но рубакой был знатным. Дед обучал и фамильным ухваткам, запрещая показывать их поселковым друзьям. Особенностью фамильного стиля было нанесение ударов снизу-вверх, часто в локоть атакующего противника. К счастью для меня, это хорошо перекликалось с теми стилями боя с вакидзаси, что показывал Ода Асикага.
Вот как так? Еще меньше века назад на Руси было большое количество воинов, мастерски владевших холодным оружием, в том числе шашками. Потом сами же ввели жестокие запреты на владение оружием. В тридцатые годы двадцатого века это вовсе приравнивалось к тяжелейшему преступлению. Уничтожалось казачество и сама память народа о своих умениях и великом прошлом. В итоге, менее чем за сто лет мы лишились уникального искусства, принесшее нашим дедам славу, а нашему государству — многочисленные победы. Оставалось пожалеть, что мы не японцы, не только сохранившие свою школу фехтования, но и распространившие ее на весь мир. В том числе и на Россию.
Воспоминания захлестнули меня. Я ощущал себя изо всех сил старающимся перед дедом, сидевшим на крылечке своего дома, в котором бабушка в это время пекла в русской печи пироги для приехавших внуков и сына. Кровь бурлила в жилах, пот уже стекал целыми струйками по обнаженному телу. Боккэн шипел, непрерывно разрезая воздух под немыслимыми углами. Я рывками перемещался по двору, иногда низко приседая, вытянув одну ногу и нанося удар на высоте ступни или колена, иногда взлетая в воздух и обрушивая «шашку» на голову «противника». Боккэн летал вокруг моего тела, то мощно разя, то защищая, отводя и блокируя «удары противника». Вдруг я почувствовал какой-то дискомфорт, ощущение чужого внимания, и это заставило меня «вынырнуть» в окружающий мир. У калитки стояла вчерашняя красавица Йорданка.
— Привет, — чувствуя, что лицо заливается краской, смущённо поздоровался с девушкой. — Что ты тут делаешь?
— Я вообще-то своих коров пришла доить. А ты ничего. Правда краснеешь, как девчонка.
Я почувствовал, что уши уже раскалились до предела, а девушка, звонко засмеявшись, прошла мимо меня к хлеву. «Что со мной такое? — недоумевал про себя. — Почему я смущаюсь как подросток? Уже ведь старый конь… педальный. А краснею. Да, дела…» Подхватив мешок, выбежал со двора. Добежав до того места, где вчера оставил камни, я наполнил ими мешок и продолжил тренировку. Сделав несколько кругов вокруг деревни, трусцой отправился к старому дереву.
Несмотря на то, что уже хорошо размялся, после вчерашней драки болело все тело. Я с трудом заставил себя позаниматься гимнастикой и потренировать удары «мечами» по дереву-макиваре [36]. В целом, я определился с порядком своей тренировки. Надо убрать занятия с «мечами» во дворе и добавить тренировку с сякэнами. Поэтому решил, что с завтрашнего утра порядок тренировки будет таким: разминка во дворе, кросс с утяжелениями вокруг деревни и до полянки со старым деревом, гимнастика, ката с боккэнами и фланкировка (поочередно через день), удары боккэнами по дереву-макиваре, метание сякэнов и приемы без оружия (поочередно через день), возвращение в деревню.
Постепенно жизнь стала налаживаться. Естественно, семья деда Васила не стала в одночасье зажиточными крестьянами. Но о голоде забыли. Кушали три раза в день. Просто, но сытно. Были одеты и обуты. Собственно, это отвечало изначальному замыслу, который я для себя определил в день прихода в деревню. Мне надо было просто прожить, сначала до шестнадцати лет (совершеннолетия по местным меркам), а потом до весны. За это время вжиться в местное общество, стать своим. Укрепить свое тело физически, натренировать и закрепить те навыки, которые мне дали на Земле.
После этого можно было делать следующий шаг, оставляя за спиной деревенскую жизнь. Все-таки, жизнь крестьянина, это не моя голубая мечта. С семьей деда Васила я жил дружно. Цветелина готовила, стирала, занималась огородом и присматривала за коровами Сречко. Дед Васил коптил и вялил рыбу, занимался садом и изредка ходил на рыбалку, когда я этого не мог сделать. Сам же я рыбачил, ходил на общественные работы, помогал сколько мог по хозяйству и тренировался, урывая для этого все возможное время.
Староста на общественных работах чаще всего ставил меня с лесорубами. И наряду с постоянными тренировками, эта тяжелая работа помогла окрепнуть моему телу. Ворочая и таская тяжелые бревна, наработал такой мышечный каркас, которого у меня не было и в лучшие годы «первой жизни». А долгие часы работы топором помогли укрепить мышцы и связки, нужные для рубки холодным оружием. И боккэн в руке уже не ощущался тяжелой дубиной, рука в работе с ним чувствовала себя свободно и долго не уставала. А ведь боккэн, как и положено, был значительно тяжелее и шашки, и, тем более, вакидзаси.
С молодежью в деревне я близко так и не сошелся, несмотря на явный интерес ко мне местных девушек. Во-первых, свободного времени практически не было. Во-вторых, я был уже полностью уверен, что деревенская жизнь — это не мой выбор. А значит, связывать себя с кем-то серьезно, было нельзя. А не серьезно — ни к чему. Ну и парни, видя, что я не составляю им конкуренцию перед девушками, меня не задирали. Хотя, после того как поставил на место Ивайло, меня и так побаивались. Не хотел проблем. Считал, что это того не стоит. Хотя, молодое тело требовало более близких отношений с местными красавицами, но мозг все-таки оставался ему хозяином. И я сдерживался. Спешить было ни к чему.
Я и в прошлой жизни познал свою первую женщину только в двадцать лет, когда больше половины товарищей уже давно приобрели этот опыт. Но никогда не жалел о том, что не поспешил с этим в юности. В последующие годы у меня было столько женщин, сколько хотел. Так зачем спешить? Я гордился тем, что никогда не обижал и не обманывал своих подруг и, тем более, не относился к ним свысока.
К каждой по-своему был привязан и щедро делился своим душевным теплом, радуясь жизни и даря радость своим женщинам. Отношения всегда приносили удовольствие обоим партнерам. Всегда старался отдать не меньше, чем получал сам, и это тоже приносило удовлетворение. Вот и в этом мире я не хотел спешить и дорожил хорошим к себе отношением, которое понемногу сформировалось в деревне.
В один из дней, я украдкой пробрался к своей захоронке. Все, к счастью, было на месте. Достал оттуда листы бумаги, чернильницу, раздобыл гусиных перьев и в свободное время принялся записывать все, что усиленно запоминал перед переходом на Этерру. Все, что могло пригодится мне в новой жизни. Мало ли, как себя поведет память в обновленном теле. Да и свойственно человеку забывать то, чем он не пользуется постоянно. Для пущей сохранности информации, записи я делал на русском. Ничего особо сложного там не было, но все же получилось не так уж и мало полезных знаний на будущее.
Но «доставать рояли из кустов» было не к месту и не ко времени. Единственное, что я сделал, это примитивнейший самогонный аппарат. В строжайшей тайне выгонял в сарае небольшое количество самогонки и сбывал ее через харчевню Милоша. Напиток произвел фурор как среди местных жителей, так и среди проезжих. Это был самый весомый приработок для меня и семьи деда Васила. От усиленных уговоров Милоша купить у меня тайну изготовления популярного напитка я пока успешно отбивался. А от других жителей и посетителей харчевни меня прикрывал сам Милош, не теряющий надежду все-таки выведать этот секрет. Зато к зиме семья деда Васила смогла подготовится. Были заготовлены все необходимые продукты и собран небольшой запас денег «на черный день».
Глава 7
Первая кровь (523 круг Н.Э., листопад — смутан)
В один из дней месяца листопада я рубил во дворе дрова, когда к нам зашел сын старосты Небойша и сказал, что меня хочет видеть его отец. Быстро приведя себя в порядок, пошел к старосте. Зайдя во двор главного дома деревни, увидел во дворе вместе со старостой владельца харчевни Милоша.
