Какая, в сущности, разница?
Распорядитель испытания закончил вступительную речь и дозволил Ломтеву начинать.
Ломтев посмотрел на человекоподобные мишени.
Их было двенадцать, пластиковые, на вид довольно прочные. Ломтев пожелал им всего плохого, но они продолжали стоять.
У переднего ряда мишеней даже были нарисованы лица, и Ломтеву показалось, что они улыбаются.
Довольно противно, почти как люди.
Волнение ушло, пришла обреченность.
Сила не проявлялась.
Ломтев продолжал стоять, под свистом и насмешками толпы.
— Уходи, старик! — кричали ему, и он уже не разбирал, с какой трибуны. — Твое время прошло! Сдавайся!
Ломтев стоял и смотрел перед собой, чувствуя, как внутри него поднимается гнев.
Меня! Как мальчишку! Перед толпой! Князя!
Ломтев понял, что это был не его гнев.
Это был гнев старого князя, для которого ситуация с испытанием была унизительна в принципе. И вдвойне унизительна от того, что он это испытание, кажется, проваливал.
Но вместе с гневом внутри Ломтева поднималась сила. И если гнев принадлежал старому князю, то сила была его собственной.
Его правый кулак снова налился тяжестью, способной крушить броню.
И продолжал наливаться.
Но как это использовать? Подойти ближе и крушить манекены кулаком, по одному? Может, это что-то кому-то и докажет, но это не стильно.
В этом нет изящества.
Так, в принципе, смог бы любой боксер.
Ломтев стоял и копил силу, природы которой пока не понимал. Природу которой не смогли определить ни старый князь, повидавший всякое, ни волхв, всякие испытавший.
Решение пришло спонтанно. Скорее всего, это была даже и не решение, а просто Ломтев решил отдаться на волю непонятно откуда взявшимся инстинктам.
Он рухнул на одно колено и со всей силы ударил кулаком о бетонный пол.
Боль от этого удара пронзила все его тело, но вместе с болью пришла ясность и понимание, и он ударил еще раз.
И еще, разбивая пальцы в кровь.
Бетон под его кулаком лопнул.
Полигон содрогнулся.
Толпа ахнула и наконец-то заткнулась.
По бронестеклу пошла паутина трещин, от которых не спасало даже силовое поле.
— Достаточно, ваша светлость! — крикнули из динамиков, и в этом крике была и капля отчаяния. И страх. — Остановитесь, князь!
Ломтев остановился.
Поднялся на ноги, машинально стряхивая с брюк пыль.
Поднял взгляд и увидел, что трещина в бетоне тянется до противоположного конца поля, местами достигая пары метров в ширину.
Мишени уже не стояли на своих местах и не улыбались так ехидно.
Они были растерты в пыль.
— Колебатель Тверди! — крикнули с трибуны, и Ломтев уже не различал, с какой именно. — Был сыном Зевса, а стал наследником Посейдона!
Ломтев ухмыльнулся и поискал глазами "сына".
Нашел.
Тот выглядел испуганным и довольным одновременно, и сложно сказать, как это ему удавалось.
И если причина его испуга была довольно очевидна, но причину его довольства Ломтев понял чуть позже.
— Поздравляю, отец! — выкрикнул князь Громов из своей ложи, и голос его, усиленный микрофоном, разнесся по всему полигону. — Не знаю, с какими богами ты заключил сделку, но сегодня тебе удалось подтвердить свое право на титул! Однако, это не фамильная сила Громовых, и ты больше не один из нас! Ты больше не член семьи, не часть клана! Отныне ты — сам себе клан!
Глава 11
В Тверской области шли дожди.
Небо было низким и серым, а водяная завеса размазывалась по лобовому стеклу, и только дворники, работающие в режиме "нон-стоп" позволяли хоть как-то видеть дорогу.
ПетАЗ, конечно, то еще ведро с болтами, и злые языки поговаривают, что слово "таз" присутствует в названии отнюдь не случайно, но это машина, которая не привлекает внимания, а для Влада это было одним из определяющих факторов.
А еще детище петербургского автомобильного завода могло передвигаться, что тоже немаловажно.
Ведь, как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Тем более, в такую погоду.
В Москве для Влада стало слишком жарко.
Он потратил три дня, чтобы найти бухгалтера сопротивления, а когда нашел, обнаружил, что его плотно пасет СИБ во главе с графом Бессоновым, чтоб он на самом деле никогда не спал.
Естественно, попытка добраться до бухгалтера в такой ситуации стала бы чистой воды самоубийством, и Влад отступил.
Он не любил этого делать, но иногда приходится наступать на горло собственной песне, чтобы сохранить себя для грядущих битв.
Кольцо сужалось. Влад чувствовал горячее дыхание оперативников СИБ на своем затылке и залег на дно, несколько дней проведя в ночлежках для малоимущих, где нет ни малейших намеков на комфорт или уединение, но зато никто ни у кого ни о чем не спрашивает.
А потом он таки решился уехать.
Заправив полный бак и перекусив в дешевой придорожной забегаловке, Влад собирался ехать до позднего вечера и остановиться уже на месте, но тут вмешалась плохая погода и спутала его планы.
Скорость передвижения упала, и он понял, что никак не доберется до темноты, а после наступления темноты в тех местах, куда он ехал, делать было нечего.
Не потому, что с заходом солнца там пробуждаются какие-то зловещие темные силы, или на улицы выходят стаи агрессивным молодых людей с цепями и кастетами, этих-то Влад как раз не боялся.
Дела обстояли с точностью наоборот. В сельской местности, куда он направлялся, с наступлением темноты было принято ложиться спать, там замирала всякая жизнь, и его визит не сможет остаться незамеченным.
А привлекать лишнее внимание Влад, конечно же, не хотел.
Поэтому он остановился на стоянке для дальнобойщиков, загнал свою машину между двумя фурами, откинул спинку переднего сиденья — абсолютно горизонтальное положение она все равно не принимала — и попытался заснуть под шум барабанящего по крыше дождя.
***
Когда он проснулся, дальнобойщики уже уехали и стоянка была пуста. Выпив остывший кофе из термоса, Влад прошелся вокруг машины, чтобы хоть немного размять ноги и ноющую от неудобной позы спину, плюхнулся за руль и продолжил путь.
На место он прибыл около десяти утра.
Дождь уже не лил, а только слегка покапывал, но трава была мокрой, и пока Влад шел от машины до небольшого домика, стоящего на краю небольшой же деревеньки, в его кроссовках начало хлюпать.
В воздухе пахло сыростью и овцами. Может, этот запах принадлежал и какой-то другой живности, которой тут наверняка целое изобилие, но Влад был городским жителем и для себя описывал все это многообразие, как запах овец.
Покосившийся забор, заросший травой по колено двор, неухоженный огород… Несколько лет прошло, а тут так ничего и не изменилось.
Влад поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Ему открыл почти сразу, на пороге обнаружился Костя, высокий рыжеволосый детина, из одежды на котором были только полинявшие и вытянувшиеся на коленях спортивные штаны.
В одной руке Костя держал кружку с кофе, другой — почесывал свой волосатый живот.
— Привет, — сказал Влад.
— Привет, коли не шутишь, — сказал Костя. — Заходи.
Внутри было тепло.
Влад зашел, сбросил сумку с плеча, определив ее куда-то под вешалку, снял влажную куртку.
— Какими судьбами? — поинтересовался Костя.
— Ты знаешь, какими, — сказал Влад. — Ценник не изменился?
— В принципе, изменился, — сказал Костя. — Инфляция, все дела… Но для тебя он прежний.
— Там, в сумке, — сказал Влад. — Будешь пересчитывать?
— Нет, — сказал Костя. — Кофе хочешь? Или сразу начнем?
— Хочу, — сказал Влад.
— У меня только растворимый, — предупредил Костя.
— Да какая разница?
Костя налил кипятка в кружку, бросил туда две ложки кофе, столько же сахара, помешал, передал Владу. Тот сделал глоток, поморщился. Да, на вкус так себе, зато хоть горячий…
