Гед выглядел таким беспомощным и напуганным, что Тенар не могла думать ни о чем другом, кроме как о его спасении.
— Тебе не нужно встречаться с ними. Если они придут сюда, я их отошлю прочь. А теперь иди в дом. У тебя сегодня во рту не было ни крошки.
— Тут был какой-то мужчина, — сказал Гед.
— Таунсенд, он приценивался к козам. Я отослала его. Пошли!
Он пошел за ней. Когда они вошли в дом, она плотно прикрыла дверь.
— Эти люди не причинят тебе никакого вреда, Гед. Или они что-то против тебя имеют?
Он сел у стола и вяло покачал головой.
— Нет, ничего.
— Им известно, что ты здесь?
— Не знаю.
— Чего же ты боишься? — участливо спросила она с покровительственной ноткой в голосе.
Он спрятал лицо в ладонях.
— Я… Я не… — только и выдавил он из себя.
— Ну ладно, ладно, — прервала она его.
Тенар не осмеливалась прикоснуться к нему, боясь, что любое проявление жалости только усугубит охватившее его чувство самоуничижения. Она злилась и на него и на предполагаемых визитеров.
— В конце концов, какое им дело до того где ты, кто ты, и что собираешься или не собираешься делать! — взорвалась она. — Если они пришли совать свой нос в чужие дела, то им придется уйти ни с чем.
Она повторила слова Ларк. Тенар сейчас особенно не хватало этой простой, доброй женщины.
— Кроме того, не исключен вариант, что приход корабля вообще никак не связан с твоим присутствием здесь. Возможно, они хотят разогнать пиратов по домам. Хорошо, что у Короля, наконец, дошли до этого руки… Я тут нашла пару бутылей вина в дальнем углу буфета Огиона. Кто знает, сколько они простояли там? Мне кажется, нам обоим не помешает пропустить по стаканчику. Тут осталось еще немного хлеба и сыра. Малышка уже пообедала, и они с Хифер побежали ловить лягушек. Возможно, у нас на ужин будут лягушачьи лапки. Но сейчас давай перекусим хлебом с сыром и выпьем вина. Интересно, что это за вино, сколько ему лет и как оно попало к Огиону?
Она болтала без умолку, тем самым не позволяя Геду вставить хоть слово и не давая ему ни секунды передышки до тех пор, пока он не перестал испытывать муки стыда и не поел немного, запив скудный обед бокалом приятного на вкус старого красного вина.
— Будет лучше, Тенар, если я уйду, — сказал он. — До той поры, пока не пойму, кем я стал теперь.
— Уйдешь куда?
— Наверх, в горы.
— Скитаться… как Огион?
Тенар пристально посмотрела на Сокола, вспоминая, как она спросила его, когда они карабкались по горам Атуана:
— Часто ли приходится попрошайничать магам?
Тогда он ответил ей так:
— Да, часто, но волшебники умеют расплачиваться за гостеприимство.
Тенар вновь наполнила его бокал и осторожно спросила:
— Ты можешь хоть немного управлять погодой и излагать заклятия?
Гед покачал головой, отпил из бокала и уставился куда-то вдаль.
— Нет, — ответил он. — Не могу. Забыл все подчистую.
Она не поверила ему. Ей хотелось протестовать, отрицать услышанное, сказать ему: «Как это могло случиться? Как у тебя язык повернулся сказать такое… Неужели ты мог забыть то, что знал, все, чему научился у Огиона, на Рокке и за долгие годы странствий!? Ты не в силах забыть все заклинания, жесты и Имена, которыми столь искусно владел. Своим трудом ты заслужил ту власть, которой обладал!»
Но сдержав свой порыв она прошептала лишь:
— Я не понимаю, как можно все это…
— Чашка воды, — сказал он, слегка наклонив свой бокал, словно выливая его содержимое на землю. И, помолчав немного, продолжил:
— Вот чего я никак не могу понять, так это зачем он вытащил меня оттуда? Иногда молодые поступают крайне жестоко, руководствуясь при этом самыми лучшими побуждениями… Итак, я здесь, я вынужден жить с этим, пока не придет время вернуться.
Тенар так до конца не поняла, что он имел в виду, но его тон, одновременно жалобный и обличительный, потряс и разозлил ее.
— В конце концов, тебя принес сюда Калессин, — отрезала она.
Тенар не могла различить выражение его лица, поскольку дверь была закрыта, в комнате царил полумрак и лишь сквозь крохотное окошко, глядевшее на запад, пробивался призрачный свет заходящего солнца. Внезапно Гед отсалютовал ей бокалом и, невесело улыбнувшись, выпил его до дна.
— Это вино, — сказал он, — должно быть, подарил Огиону какой-нибудь богатый торговец или пират. Мне не доводилось пробовать ничего подобного даже на Хавноре.
Гед покатал бокал между ладонями, задумчиво глядя на него.
— Я возьму себе какое-нибудь другое имя, — сказал он, — и отправлюсь через горы в Восточный Лес, к истокам Ара, туда, где я родился. Вскоре начнут заготавливать сено, а во время сенокоса и сбора урожая всегда нужны рабочие руки.
Она не знала что и ответить. Человека столь хрупкого телосложения н болезненного вида мог нанять на подобную работу только крайне жестокий или чрезмерно жалостливый фермер. Но даже получив ее, Гед все равное ней не справится.
— Обстановка на дорогах в последние годы уже не та, что прежде, — сказала она. — Повсюду рыскают банды разбойников и грабителей. Иноземное отребье, как выражается мой друг Таунсенд. Ходить по дорогам в одиночку теперь небезопасно.
Она пристально вглядывалась в полумраке в его лицо, дабы понять, как он воспринял ее слова, и тут ее вдруг осенило: Геду, должно быть, неведом страх. Ему придется научиться бояться других людей.
— Огион продолжал скитаться до… — начал он и тут же прикусил язык, вспомнив, что Огион был магом.
— В южной части острова, — сказала Тенар, — много скота. Овец, коз, крупного рогатого скота. Стада загоняют в горы перед Долгим Танцем и пасут их там до наступления сезона дождей. Им всегда нужны пастухи.
Она сделала большой глоток. Вино обожгло ей рот, точно Имя дракона.
— Но почему ты не можешь остаться здесь?
— Только не в доме Огиона. Тут будут искать в первую очередь.
— Ну, придут они, и что из этого? Что им от тебя нужно?
— Чтобы я и дальше оставался тем, кем был.
Прозвучавшее в его голосе отчаяние охладило ее пыл. Она помолчала, пытаясь вспомнить, что чувствовала Съеденная, могущественная Первая Жрица Гробниц Атуана, когда лишилась всего, распрощавшись с прежней жизнью, став просто самой собой, Тенар. Она подумала о том, каково женщине в самом расцвете сил, любимой мужем к детьми, утратить все но, превратиться в старую немощную вдову. Но даже будучи не в силах поставить себя на его место, она могла понять, как ему стыдно, как глубоко он унижен. Вероятно, такие чувства мог испытывать только мужчина. Женщинам не привыкать к стыду и унижению.
