Но это очень сложные расчеты — мышечная масса принимается за…
— Стой, стой, хорош! — удержал я Виталия от того, чтобы он оседлал своего любимого конька. — Значит как полнолуние — ты растешь, как новолуние — сжимаешься?
— Точно. Не знаю, правда, все ли метаморфы так, или я один такой уникум…
— А оно то сжимается, как воробей,
То растет, как воздушный пирог… — только и смог произнести я в ответ на эти удивительные факты из жизни оборотней.
— Не дави интеллектом, Корнеев, — поморщился Виталий. — Слушай дальше. Все было хорошо, пока я был занят только научной работой. Но теперь, как защитился, мне надо лекции читать. А как я буду их читать, если сегодня я ростом метр шестьдесят пять, а через два лунных цикла — под два метра! Короче, после того, как в полнолуние я достиг максимального объема, я решил стабилизировать это состояние.
— Понравилось быть высоким, толстым и красивым парнишей? — перебивать Стрекалова я не собирался, само как-то вырвалось.
— Не валяй дурака, просто первые два цикла — накопление энергии, в любом календарике это написано. А энергия лишней не бывает. Так вот, стал я перед зеркалом наносить на тело руны. В результате нанесенные руны получились, во-первых, в зеркальном отражении, но это я учел, а во-вторых, совершенно неожиданно появился двойник-зеркалка. Причем необычный такой — без всякого проявления враждебности. И еще — этот двойник оказался оборотнем. Мои способности тоже передались ему — за счет, видимо, тех рун, которые были наложены и отразились в зеркале. Пока он в моей компании — вполне вменяемый гуманоид, подчиняется вербальным командам, часто верно реагирует на невысказанные. Большинство его поступков повторяют мои, но может и самостоятельно действовать. Я даже хотел сделать его своим ассистентом, представляешь, только подумаю, чтобы подал реактив или инструмент — а он несет уже… Но удаляться ему от меня нельзя, может начаться неконтролируемый процесс метаморфозы…
Животное начало в нем очень сильно. Особенно это касается продолжения рода. И агрессивен он.
— Маньяк, что ли, сексуальный? — я чуть не расхохотался, услышав такие откровения. На самом деле представить маньяка-оборотня легче легкого: животное должно же как-то проявляться.
— Не в этом смысле, — даже не улыбнулся Стрекалов. — Единственный доступный способ для него продолжить род — это сесть перед зеркалом и произвести те же действия, что и я, до того момента, как он появился. В полнолуние он их стал повторять… — тут Виталя засмущался и стал отводить глаза в сторону…
— Договаривай, договаривай, экспериментатор каканый, — сказал я самым злобным своим свистящим шепотом.
— Ну, я подумал, что если буду повторять за ним, то пойму, где у меня ошибка была, и закреплю форму. Он же абсолютно точно воспроизводил мои действия, где там записям в журнале, даже выражение лица у него было, как у меня…
— И что пошло не так? — спросил я с живейшим интересом.
— Да все… — ответил Стрекалов, опять смущаясь. — у него не получилось ничего, а у меня опять зеркалка появился. Понимаешь, он, наверное, напутал, он ведь на невербальные контакты напрямую идет…
— Ладно, уговорил, — признал я, хотя не поверил ни единому слову, — а как четвертый появился? Что???
Стрекалов только опустил голову.
— Понимаешь, я ведь только хотел повторить эксперимент, уже с измененными рунами. Я же все в Журнал экспериментов записывал, — и он показал мне довольно потрепанную записную книжку, с обложкой из дорогой кожи виверны, выуженную из заднего кармана штанов, непонятно с каких щей названного револьверным. — Я даже не понял, в какой момент он появился — я даже не понял, как все это действует…
— Сколько их еще?
— А? Что? — Стрекалов, кажется, даже напугался. — Ты что, Петр Андреич? Куда еще? Я над этими контроль не сохранил. Думал, они за мной в окно прыгнут, а они там… Да ты же там был, расскажи поподробней, что случилось?
Ну я и рассказал ему, как все было.
— Значит, слились в одну, шестилапую… — Виталий задумчиво крутил головой, экономными жестами чертя какую-то схемку в записной книжке. — Наверное, четвертое приложение к закону отражения — в экстраординарной ситуации они теряют человеческий вид, и запускается механизм самозащиты. И значит, подобное к подобному, закон слияния, они двойники к тому же, им проще… В результате должна получиться форма, которая сможет начать обратное превращение, то есть в меня, чтобы слиться уже со мной… А по сути, поглотить меня. Вот чего они, заразы, приходили…
— Ага! Значит, это не ты их к себе призвал? — спросил я. Тут ведь самое интересное — как Виталий на крыше веселого дома оказался.
— Куда там! Как из окошка выпрыгнул, так сразу к «Принцессе Грезе» побежал. У меня там, видишь ли, знакомство образовалось…
— Что? У тебя — там? И как зовут? Я там всех знаю!
Знал я там только Ардалью, и то не во всех смыслах, но видел-то многих!
Стрекалов сделал загадочное лицо, напыжился, но подробности выдавать отказался. Сджентльменствовал. Ладно, сейчас недосуг, но можно будет у Ардальи узнать. Никуда не денется, Дон-Жуан бордельный.
— А потом, когда выстрелы начались, я струхнул немного, что меня арестуют, на крышу вылез, и тут они, или она. Не увидел, сколько лап. Чуть не добралась. Приложила серьезно, спасибо на мне все заживает само, оборотень все-таки. Хорошо, с земли ее очередью накрыло. Ты, как я понял, тоже стрелял?
— Да, конечно, стрелял я… Ладно, врешь ты складно…
— Да не вру я, вот ни на столечко — Виталий как-то по-детски показал мне что-то на ногте большого пальца.
— Не врешь? А нож откуда у твоего двойника? А стреляли в урядника зачем?
Виталя спрятал глаза, то есть попросту закатил их и притворился «самым больным на свете человком». Пришлось наградить его оплеухой.
— Чего дерешься? — сварливо спросил горе-экспериментатор, сфокусировав на мне взгляд, — я же говорю, подсознательно они меня тоже копируют. Что там у меня в подсознании? Ты как будто, когда полиция приходит, в душе песни поешь и хвалебные оды сочиняешь… А без ножа и кольта я из дома не выхожу. Ты вон, небось, целый арсенал с собой носишь… Лучше скажи, что делать будем, если они… она… оно… опять ко мне в гости придет?
— Не дергайся, — успокоил я своего собеседника. — Я в одного такого ящера сегодня всадил маслину, а потом его в спецкамере закрыли в полицейском участке. Закрыли и вскрыли.
На глазах Стрекалов выступили слезы. Облегчения или жалости?
— …, Корнеев, красавчик! У двух энергии не хватит… не должно хватить…
— Не дави на жалость, Виталя! Этот твой, экспериментальный, кстати, два военных патруля порвал. И зачем, между прочим, ты на гнома напал?
