Ворон на обугленном дереве щелкнул крыльями, тяжело всхрипнул и разинул изогнутый роговой клюв.
– Дур-рак ты, Ар-ркаша!..
Очнулся я на полу.
Нос у меня расплющило о паркет, локоть неестественно вывернуло, а на лбу, чуть ниже волос, горела свежая ссадина.
Наверное, я здорово кувырнулся.
И еще – раздирало грудь, не хватало воздуха, словно я не дышал по крайней мере неделю.
Сотни крохотных коготков вонзились в легкие.
Страшно было пошевелиться.
Кое-как я все-таки дотащился до кухни. Пил долго и жадно, выхлебав почти всю заварку из чайника. Потом плеснул на себя холодной водой и тщательно, словно после зарядки, растерся вафельным полотенцем.
Только тогда мне стало немного легче. С разъеденного потолка по-прежнему громко шлепались капли. Таз уже переполнился, и мне пришлось его вылить. Затем я открыл форточку, и в квартиру ворвался оглушающий грохот дождя.
Хлестало по мокрым крышам, по мостовой, яростно клокотало в трубах, и содрогалась, как рушащийся театр, вся ветряная непроглядная темень.
Под настольной лампой белели три аккуратных страницы.
Меня будто током ударило.
«ВОРОН»!
Абсолютный текст!
Это – Антиох. Он все-таки добился, чего хотел. Он хотел вечной жизни, вот и получил – вечную жизнь.
Я смотрел на эти страницы, как зачарованный. Они одновременно и притягивали меня, и пугали.
Абсолютный текст!
«ВОРОН»!
Диагноз у Антиоха был – асфиксия. Это означало, что он перестал дышать.
Асфиксия.
У меня до сих пор побаливало в груди. Голова чуть кружилась, и острые коготки в легких еще покалывали.
Дождь за черными стеклами ревел не переставая.
Впрочем, если соблюдать осторожность, то ничего страшного, видимо, не произойдет.
Я сел, крепко зажмурясь, и на ощупь придвинул эти страницы к себе. Далее глубоко вдохнул и ухватился руками за край стола. Сердце выскакивало из ребер, и мне казалось, что я сейчас низвергнусь в бездонную пропасть. Впрочем, одну только строчку, всего одну. В прошлый раз началось с того, что медленно потускнела лампа. Это надо иметь в виду – если свет начнет гаснуть.
Главное, не увлекаться.
Я осторожно открыл глаза.
Итак.
В верхней части страницы крупными буквами было напечатано – «ВОРОН».
Ниже стоял эпиграф: «Кто кричит ночью?»
Я перевел зрачки к первой строчке.
Ворон на обугленном дереве щелкнул крыльями и разинул изогнутый роговой клюв.
– Дур-рак ты, Ар-ркаша!..
Я теперь находился на берегу озера. Берег был чистый, песчаный и кое-где поросший легкой осокой. Неимоверной кручей вздымался сзади обрыв, и над дремучей кромкой его сияли волосатые звезды.
Зашуршала подминаемая трава.
Антиох, вышедший из-за камня, протянул мне руку.
– Вернулся? Я так и знал, что ты непременно вернешься.
Рядом с полузатопленной почерневшей корягой воткнулась в песок плоская лодка.
– Садись, я тебя отвезу.
– Куда? – спросил я.
На дне лодки стояла вода.
– Там есть дом, – увлекая меня, сказал Антиох. – Зажжен огонь в лампе, спокойствие… Впрочем, ты сейчас сам все увидишь…
Далеко, на той стороне, горели два желтых окошка.
– Эта дверь открыта всегда…
– Не хочу, – слабо сказал я.
Он засмеялся, обнажив белые зубы.
– Т а м тебя не держит ничто. Терять тебе нечего. А з д е с ь ты будешь жить вечно.
Он ступил в лодку.
– Ну?
Я еще сомневался.
– Один только шаг, – сказал Антиох. – Только один, и эти двери откроются. Предстанет перед тобой вся вселенная. Один только шаг и будешь жить вечно…
В лодке не было весел.
– Как мы поплывем? – спросил я.
– А вот так и поплывем, – сказал Антиох. – Она сама поплывет. Здесь совсем рядом.
Опять прозвучал рожок, зовущий к подвигу. Быстро взошла над озером выпуклая луна дымно-красного цвета. Мерцающая дорожка протянулась от нее на ту сторону.
Ворон слетел с дерева и уселся на узкий нос лодки…
Меня спасло, видимо, только то, что свалилась лампа. Грохнул разлетевшийся стеклами абажур, и, дребезжа, покатилась по полу керамическая подставка. Трудно даже представить, как это на меня подействовало. Я вскочил, точно бешеный, и заметался по комнате, наталкиваясь в темноте на мебель. Опрокинул стул, на котором сидел, стукнулся о диван, чуть не перевернул в углу таз, снова полный воды.
Это немного привело меня в чувство.
Легкие больно, при каждом вздохе, резало на мелкие дольки.
А когда я в конце концов взял себя в руки, отдышался, неспешно сосчитал до пяти и зажег в комнате свет, который мне показался каким-то невзрачным, первое, что я увидел – это три страницы с машинописью, по-прежнему аккуратно лежащие на столе, и громадную коричневую стрекозу, сидящую поверх одного из них.
Кончики слюдяных крыльев у нее нервно вибрировали, полукруглые, гладкие, во всю голову, непроницаемые глаза, казалось, впитывали окружающее, коготки цепких лапок тревожно скребли по бумаге, а сегментный хвост изогнулся и поводил из стороны в сторону усиками хитина.
Я дико вскрикнул, судорожно замахал руками, и тогда стрекоза медленно, как геликоптер, поднялась в воздух, постояла немного и по пологой дуге вылетела в окно.
Абсолютный текст!
«ВОРОН»!
Вот теперь я знал, что мне делать.
Ни на мгновение не задумываясь, я сгреб эти опасные, дышащие смертью страницы, скомкал изо всех сил, стараясь даже случайно не глянуть на подслеповатые строчки, затем положил комок в раковину на кухне и поднес, затаив дыхание, горящую спичку.
Пламя приклеилось к рыхловатой бумаге и утянулось внутрь. Комок вдруг бодро зашевелился и, как живой, начал разворачиваться. Четко выделилось на изгибе: «Кто кричит ночью? – Ворон!» Смотреть на это было нельзя, но я все равно смотрел. Я ничего не мог с собой сделать. Странный заунывный гул наполнил всю комнату. Потянуло озерной свежестью. Скрипнули ели. Тоненько плеснула вода, и закачалась лодка, готовая плыть на ту сторону. Лунная мерцающая дорожка тревожила и манила. Я жутковато оцепенел. Но тут огонь, вероятно, воспрянув, полностью охватил комок, и бумага окончательно почернела.
Остается сказать немногое.
Варахасий никуда не исчез, он живет где-то там же и работает дворником, по своей основной специальности. Бляху и ватник свои он, разумеется, снял, перешел на джинсы и куртку, то есть одевается вполне современно. Он, по-моему, даже слегка подстриг бороду. Изредка, проходя по каналу, я встречаю его – он задумчиво, но спокойно пошаркивает метлой вдоль тротуаров. Мы с ним не здороваемся, он старательно делает вид, что не помнит меня.
Поручик Пирогов после этих событий довольно быстро пришел в себя, огляделся, освоился и поступил на учебу в Академию тыла и транспорта. Недавно ему присвоили звание младшего лейтенанта, и он чрезвычайно гордится звездочками на погонах.
