– Зачем ты его пугаешь? – улыбнулась Арин. – Все не так страшно, Валентин… Наверху есть тень, есть вода…
– Его испугаешь, – проворчал профессор Кац. – Он у нас пуганый! Надо будет тебе фильм показать. Он в таких местах был, где сопли на лету замерзают… А в мире все сбалансировано! Теперь побывает там, где сопли высыхают внутриутробно!
Шагровский попытался представить себе внутриутробно высыхающие сопли, но у него ничего не получилось. Не хватило воображения. Яркие сравнения явно были еще одним дядиным коньком.
Выгрузка привезенного из пикапа заняла почти полчаса.
Когда кабина фуникулера наконец-то пошла вверх, солнце уже начало падать в пустыню: тень от горы побежала к шоссе, накрывая и станцию подъемника, и остатки римского лагеря, хорошо видимые сверху, и хвост Змеиной тропы, начинающейся от подножия Мецады.
Фуникулер двигался быстро. Валентин глядел вниз, наблюдая, как стремительно уменьшается квадратное неуклюжее строение нижней станции. Потом мимо них, обозначив половину пройденного пути, проскочил второй вагончик, и Шагровский повернулся лицом к надвигающейся на него скале. Кабина коснулась приемной площадки, шаркнули металлом по металлу ролики, и двери распахнулись.
Валентин сделал шаг вперед.
Тут, на высоте четырехсот пятидесяти метров над землей, воздух пах иначе. Он был сухим и даже чуточку шершавым при дыхании (сохла слизистая носа, это Шагровский отметил автоматически, сделав первый шаг по площадке).
– С приездом, – сказал дядя Рувим, поправляя на лбу свою шляпу «а-ля Индиана Джонс». – Добро пожаловать в главное убежище Ирода Великого! Крепость Мецада, первый век до нашей эры. Нам налево. Вход там…
Израиль. Апрель, наши дни. Национальный парк «Мецада». Археологическая экспедиция профессора Рувима Каца
С магнитометром работал техник по имени Вадим.
Валентин никак не мог привыкнуть к тому, что здесь буквально каждый второй (а в некоторых местах и каждый первый) или приехал из СССР, или его родители приехали из СССР. Или его прадед с прабабкой приехали из СССР или из дореволюционной России и бережно хранят не только ковер на стене и собрание сочинений Достоевского, но и языковые традиции давно покинутой прародины…
В общем, это облегчало адаптацию в новой стране и новой среде, но, как ехидно заметил Рувим, изрядно мешало абсорбции. Разговоры здесь шли на такой смеси трех языков, что слабонервный филолог, случайно оказавшийся в компании археологов и наемных рабочих экспедиции, мог бы тихо сойти с ума. Когда к русскому слову, стоящему в середине английской, достаточно правильно построенной фразы, приклеивают ивритское окончание множественного числа – это впечатляет! Когда двадцать человек говорят на таком вот птичьем языке и все друг друга прекрасно понимают – филологу есть отчего тронуться мозгами!
Техник Вадим был родом из Белоруссии. Правда, оттуда родители вывезли его в нежном детском возрасте, и технион[49] он заканчивал уже в Хайфе, но русский все еще не забыл, да и забыть его в Хайфе, в кругу общения технической интеллигенции с советскими корнями, труднее, чем выучить. Валентин как-то сразу с ним сошелся – возраст близкий, круг интересов и даже умение исполнить что-то на гитаре…
В результате получилось так, что Шагровский помимо работы землекопа, грузчика, ассистента археолога (название красивое, но вот стоять на четвереньках, работая кисточками и щетками и вдыхая мелкую красную пыль – еще то удовольствие!), стал еще и младшим магнитометристом – такое странное звание присвоил ему дядя Рувим.
Магнитометр был каким-то новым, американским, страшно экспериментальным и не просто был куплен в помощь экспедиции, а проходил полевые испытания после очередного усовершенствования системы сканирования. Будучи гуманитарием по образованию, Шагровский все-таки понимал кое-что в технике. Во всяком случае, с компьютерами, смартфонами и GPS-навигаторами разбирался легко, не на уровне «чайника», а почти как «продвинутый юзер». Но, когда в ответ на вопрос о принципах действия прибора, Вадим, как настоящий технарь, радостно обрушил на Шагровского поток терминов, в котором Валентин понимал едва одно слово из двадцати, стало ясно, что дарование из Хайфы гостя переоценило.
Прибор работал с археологами вот уже третий раз, и американская фирма-производитель постоянно вносила в его конструкцию изменения, облегчающие работу специалистов, но, несмотря на это, никто, кроме Вадика, в показаниях магнитометра ничего не понимал. На экране появлялись цветные пятна (цвет означал плотность облучаемого объекта), каждое из которых могло соответствовать предмету, находящемуся в определенном слое почвы. Потом места, в которых обнаруживались такие плотностные аномалии, сканировались повторно, с изменением диапазона частоты, и если данные об объектах подтверждались вторично, это место раскапывали вручную.
В задачу Валентина входило управление датчиком. Все опять-таки звучало красивее, чем выглядело. В реальности это означало, что Шагровский медленно и печально, осторожно переступая ногами по размеченному квадрату, пер на себе устройство, напоминающее миноискатель, только куда как менее компактное и легкое. Один рюкзак с начинкой весил больше пуда, плюс датчик – тяжелая шайба диаметром сантиметров двадцать пять и толщиной с хороший англо-русский словарь, которую надо было вести на более-менее постоянном расстоянии от земли.
Правда, и Вадик не чувствовал себя на прогулке: он плелся сзади, держа в руках планшетный компьютер, соединенный с рюкзаком двухметровым экранированным кабелем. Именно Вадим, как опытный оператор, мог сказать, какого рода объекты и на какой глубине нащупывал чудо-сканер. При всей своей громоздкости устройство экономило археологам кучу сил и времени, земляные работы велись только в тех местах, где магнитометр обнаруживал аномалии. А полтонны перекопанной сухой земли с камнями значительно легче, чем тонна – это знает каждый, кто хоть раз махал лопатой под жгучим, как кислота, солнцем.
Даже сам профессор Кац, называющий себя ретроградом до мозга костей (что явно было большим преувеличением!), очень радовался такой технике, хотя без ошибок все равно не обходилось, и минимум пару раз в день взмокшие землекопы тянули пустышки – под снятым слоем грунта не оказывалось ничего.
Вдобавок к прямым обязанностям Валентин взял на себя вести фотолетопись экспедиции, но в этом ратном труде ему помогала Арин, умеющая обращаться с фототехникой и видеокамерой, и еще один ассистент с кафедры Каца – веснушчатый рыжий парень по имени Аарон.
