– И всё же я что-то очень важное забыл.
– Но ты же вспомнил про артефакт и то, что его надо уничтожить. Разве это не самое важное?
– Это-то я вспомнил… но пустота осталась.
– Думается мне, у тебя просто шок. Может, твой волк рождением своим преждевременным что-то вытеснил?
– Может, и так. Но всё равно не сходится. Волк дает силу, делает друида цельным. А тут такое, словно от меня кусок оторвали. Так не должно быть.
– Может, просто ты не знаешь чего-то о рождении этого волка?
– Сложно не знать, когда этому учишься несколько сотен лет.
– Несколько сотен? – Гинтра присвистнул. Пусть он и был оборотнем, но всё же человеком, и век его не так уж долог. И если не убьют, то проживет еще годков тридцать-сорок, на том и упокоится. А тут – столетья.
– Эльфы бессмертны. Не совсем так… мы не стареем и не умираем своей смертью, когда выйдет временной срок. Но нас можно убить, можем иными способами погибнуть. Так что назвать нас бессмертными было бы неправильно. Скорее – нестареющие долгожители.
– Вона как…
Отсыпаться предпочитали днем: земли вампиров не располагали к ночному спокойствию, с наступлением сумерек лучше было бодрствовать. И идти, всё ближе и ближе подбираясь к конечной цели путешествия. Даже если в итоге это станет последним, что сделает в своей жизни Аш, но он хотел завершить начатое – уничтожить артефакт и предотвратить угрозу, нависшую над Перекрестком.
Сумеречник не любил вмешиваться в течение жизни крохотного мирка, который за год можно было пройти весь, от северных гор до южных кряжей. Лишь однажды ему пришлось применить силу и продемонстрировать не только, кто здесь хозяин, но и что перечить ему не стоит. Но тогда был особый случай: всепоглощающая война захватила все кланы, превращая и так не очень мирный Перекресток в сущий ад. Убивали всё и всех, выгрызая друг у друга куски земель, погрязнув в переделе территорий. И пусть бы убивались в охотку, Ашу дела не было до их смертей, – вот только в пламени сражений гибли леса, оставляя спасающееся от пожаров зверье и птиц без домов, без возможности выжить. Друид был в ярости.
Это был единственный раз, когда Аш по собственному желанию пошел в лабиринт и стиснул в руках узор стихий так, что мало не показалось никому. Выпущенный на волю ифирин огнем и мечом прошелся по полям сражений, очерчивая новые границы кланов для тех, кому удалось сохранить свою жизнь под гневом… почти божьим. Тогда жители Перекрестка, погрязшие в кровопролитии, на своей шкуре прочувствовали, что такое – разозлить Повелителя. Заодно и насмотрелись всласть на двенадцатикрылого демиурга, безжалостно косящего их ряды и указывающего, где им жить надлежит, и как именно жить. Немногие выжившие в той мясорубке уяснили одно – убивать друг друга они могут безнаказанно, но трогать леса нельзя, иначе не отличающееся добротой божество разгневается вновь.
Но сейчас – совсем другая ситуация, и силой ифирина ничего не решить. Вот и брел по звериным тропам через пустыри и редкие перелески Аш вместе с нечаянным напарником… которому явно не терпелось сложить голову за дело благое, правильное, во спасение чьих-то там жалких жизней. Гинтра был неразговорчив и словно сторонился эльфа – по крайней мере, сумеречник явственно ощущал напряжение и не просто границу между ними – крепостную стену. Только вот ему совсем не хотелось выступать в роли стенобитного орудия, поэтому он старался не обращать внимания.
– Ты кем, говоришь, был до того, как стал оборотнем? – спросил Аш, когда они остановились на очередной привал. Гинтра возился с костром и неохотно бросил через плечо:
– Паладином.
– Так вот откуда в тебе тяга к бессмысленной смерти ради жизней жалких людишек, – рассмеялся друид.
– Что же бессмысленного в такой смерти, и почему людишки – жалкие? – праведно возмутился оборотень, проявив, наконец, хоть какие-то чувства.
– А какой смысл умирать ради пыли? Сегодня есть, завтра нет. Мимолетны, зацепиться в них не за что. И желания у них такие же, бессмысленные. Алчность без цели. Может, они и были бы лучше, только слишком короткая жизнь их испортила. Не успевают осознать, в чем ценность жизни. Не к тому стремятся.
– Легко тебе рассуждать, ты же бессмертный.
– О да, нам, «бессмертным», очень легко. У нас нет ни сердца, ни души, мы не умеем любить и страдать. Бесчувственные, – с сарказмом произнес друид.
– Не перегибай.
– А я и не перегибаю. Ты же наверняка так рассуждаешь. А я тебе скажу простую вещь – большинство эльфов не доживают до тысячи лет. Почему? Да потому, что то самое сердце, которого, по-твоему, нет – оно не выдерживает. Сколько смертей ты видел? Скольких убил? Скольких похоронил, кто был дорог? Стократно. Понимаешь, стократно! Если ты сможешь своим умишком это осознать. И сходят с ума, обрывают свои жизни, гибнут в тоске. А люди рыдают над утерянным кошелем, – Аш говорил резко, отрывисто, словно вбивая слова в землю, перечисляя всё то, чем эльфы отличаются от людей, насколько тяжелую ношу несут. Он не намерен был щадить этого бывшего человека, не собирался оставлять его в сожалениях о причиненных людям бедах, обрушивая на него многовековую скорбь эльфов. Безжалостно.
– Как же вы живете со всем этим? Как ты живешь? – Гинтра смотрел на сумеречника непонимающими испуганными глазами. До сего момента он не задумывался над тем, насколько эльфы сильнее людей. Духовно. Какая сила духа должна быть, чтобы жить с таким грузом? Что же у них за души такие, у тех, кто жизнь свою считает не годами – столетиями?
– Так и живу. Понимая, что всё тлен, что лишь сама жизнь имеет ценность, что никто не должен умирать бессмысленно, бесцельно. Потому и считаю людей, с их мелочностью и трусостью, – ничтожными.
– Тогда какой смысл твоей жизни, какая цель?
– Я – сторожевой пес Перекрестка. Знаешь, за те столетия, что я провел здесь, желающих проникнуть в лабиринт – не сосчитать… и их число возрастает. И в основном – люди. Невозможная глупость. Ни одному человеку не дано удержать эту силу, она просто испепелит любого. Но гонимые алчностью, жаждой власти, наживы, они всё идут и идут. И гибнут в лабиринте, в ловушках, в лапах демонов, стоящих на страже.
– Но если лабиринт так хорошо защищен, да и не под силу никому овладеть этой мощью, то о чем можешь беспокоиться ты?
– Хоть раз в пару сотен лет, но находится кто-то ловкий и хитрый, способный обойти монстров и ловушки. Тут приходится вмешиваться мне. Узор стихий – вещь хрупкая, нарушить рисунок потоков не так уж сложно. Не получив силу, любой может сломать этот узор, изменить ход вещей. И тогда случится худшее. Вот и сторожу.
