— Бей! Бей! Бей! — с каждым судорожным выдохом вырывалось из горла побагровевшего от азарта шаха. Перепалки сатрапа и мага он даже не заметил — столь поглощен был Джумаль зрелищем.
Звуки ударов с арены доносились аж до самых верхних рядов трибун, перекрывая гул толпы.
Конан отразил скрещенными руками очередной удар металлическим кулаком, но сила этого удара была столь велика, что киммериец кубарем покатился по песку. Не дав ему возможности подняться, Амин прыгнул на спину северянина и схватил его за горло. Сжал, будто в стальных тисках, перекрывая доступ воздуха к молящим о вдохе натуженным легким. На затылок киммерийца капала кровь с разбитого лица противника. Он сумел извернуться и скрестил ноги на торсе туранца. Напрягся, выгнулся дугой, рывком перевернулся, подмяв Амина своим нешуточным весом. Вжал коленями вооруженные стальными перчатками руки телохранителя в песок. И принялся немилосердно, со всей силы, непроизвольно хэкая при каждом взмахе, лупить туранца по голове. Летела во все стороны кровь противника, смешанная со слюной.
Ай-Берек бессильно сжал кулаки. Он всегда исполнял все распоряжения своего повелителя, ни разу не нарушил его приказа… но кто же мог знать? Только что маг вспомнил о давнем, почти забытом предсказании. «Когда Черная Сила уничтожит себя самое, узрит взирающий черный свет. И приуготовится к Неминуемому». О том, что произойдет дальше, Ай-Берек боялся даже подумать.
Нет, поединок необходимо остановить — пусть и ценой жизни раба. Шлем Древних не должен пасть с головы своего хозяина. Временного хозяина. Волшебник поднял руки и зашептал заклинание, возвращающее Конана обратно в кокон магической паутины.
— Хашид, прекрати это! — закричал шах Джумаль.— Останови! Он же убьет его!
— Убьет?! — не отвлекаясь от происходящего на арене, в запале захохотал сатрап.— Убьет?! Убей, раб! Убей туранца!
Шах схватил Хашида за плечо и рывком повернул к себе, вплотную приблизив к нему налитое кровью лицо.
— Останови поединок, Хашид! — прорычал он.— Не то я сам убью тебя!
— Ни за что! — вырвался сатрап.— Или ты не желаешь признать, что проиграл? Моя победа, и смарагд мой! Прочь руки, туранская собака! Твой беспомощный слуга уже труп!
— Слуга? — задохнулся шах и выкрикнул в полную силу своих легких: — Это мой сын!
Итак, уговор был нарушен, и слово сказано.
* * *
Это был первый раз, когда Амин столкнулся с противником не только равным ему, но и в чем-то превосходящим. Он привык всегда побеждать — пусть с трудом, пусть ценой собственной крови, но — побеждать. Однако сейчас он понял, что может и проиграть. И не только проиграть, но и погибнуть от руки бешеного, неукротимого, никому не известного раба… и паника впервые за всю его жизнь закралась в сердце. Удары каменных кулаков обрушивались на лицо Амина со всех сторон, и он уже ничего не мог с этим поделать; голова его безвольно моталась из стороны в сторону, в ушах стоял оглушительный звон. Амин дернулся несколько раз, пытаясь вырваться из железной хватки киммерийца, но тот продолжал молотить его со скоростью и неутомимостью урагана. И тогда Амин сдался. Перестал сопротивляться. Приготовился к смерти. И тогда пробудились черные силы, что помогли зачатию шахского сына. — Вот оно! — не в силах сдержаться, крикнула Минолия, указывая рукой на арену.— Предсказание сбылось, Веллах! Древние возвращаются!.. В общем шуме на трибунах никто не услышал ее. Конан уже не думал ни о чем. Он превратился в бешеного зверя, цель которого одна: убить. И он бил, бил, бил, ощущая, как слабеет напряжение мышц подмятого под ним тела, как мотается, точно у тряпичной куклы, голова противника.
И лишь почувствовав, что Амин уже не сопротивляется, не реагирует на удары, Конан остановился. Посмотрел на распростертого под ним врага.
Глаза Амина были распахнуты, на белках сверкали прилипшие к ним песчинки. В широко открытом рту стояло черное озерцо крови. Из глубин исполинского тела туранца вдруг послышалось утробное урчание, розовым пузырем вспенилась кровь на губах, и все окончательно стихло.
Амин был мертв.
Конан сорвал с головы поверженного гладиатора Шлем, пошатываясь, встал на ноги, высоко поднял его над головой и издал оглушительный, прокатившийся над трибунами подобно раскату близкого грома победный рев, выгоняя из тела остатки боли, напряжения и ярости; рев, в котором слились воедино черная радость победы, гнев к своим мучителям, беспомощность перед колдовской паутиной. Вот сейчас на него вновь опустится беспросветная мгла, и он вновь погрузится в бездну беспамятства —до следующего боя…
Вокруг оглушительно ревело людское море. Зрители, вскочив со своих мест, вопили что-то, размахивали руками; проигравшие свои ставки выкрикивали в адрес Конана злобные проклятия, и ликующе горланили те, кто выиграл.
— Великолепный бой! — воскликнул Хашид, аплодируя.— Ве-ли-ко-леп-ный! Никогда не видел ничего подобного! Не так ли, мой друг? — Он повернулся к Джумалю, но тот не слышал ничего. Вцепившись в перила, ограждающие террасу, шах остекленевшими глазами смотрел на труп своего телохранителя; челюсть его отвисла. До сих пор он не мог поверить в то, что произошло. Ведь Амину не было равных ни на земле, ни в преддвериях Мира Демонов!..
Хашид отмахнулся от оцепеневшего гостя и обернулся к Ай-Береку.
— Давай, колдун, плети свою паутину. Пора нашей птичке обратно в клетку… Эй, что случилось?..
Лицо и губы Ай-Берека были серыми. Поглощенный боем Хашид не знал, что волшебник уже трижды пробовал опустить на раба магическую сеть… Тщетно.
Не обращая внимания на слова своего господина, колдун перевел взгляд на Джумаля.
— Ответь мне, великий шах. Твой телохранитель… Твой сын был… не совсем человек, да? — тихо, почти спокойно проговорил он, но в его голосе проскользнуло нечто такое, что заставило сердце Хашида беспричинно сжаться — будто его коснулись незримые ледяные пальцы.
— Да,— столь же тихо ответил шах, не отрывая взора от арены.— Да.
— Что тут происходит, Иштар забудь о вашем доме?! — рассердился Хашид.— Почему раб по-прежнему на свободе?
— Боюсь, у нас появились крупные неприятности, мой господин.— Ай-Берек нервно кусал нижнюю губу.— Очень крупные.
Некоторые очевидцы потом рассказывали, как труп поверженного гиганта на миг окутался голубоватым маревом и из его тела выстрелил в небо узкий пучок черного света. Впрочем, они не сумели внятно объяснить, что это означает—«черный свет», и не могли даже с уверенностью утверждать, что все это им не почудилось, ибо после того, как гладиатор-победитель огласил арену воплем триумфа, события приняли вовсе уж неожиданный оборот.
