Никита открыл рот, но Морозко опередил товарища, ответив на вопрос самостоятельно.
— В ночь на Купалу дело было! Ты-то понятно, со счёту давно сбился, но я-то тоже хорош! Ученик волхва, называется! Однако если ты клады зришь, он еще при тебе должон быть!
— Да кто, он-то?
— Кто-кто, дурья башка — цвет папоротников! А ну, иди сюды! — приказал он Никите. — Чего у тебя из старой одёжи осталось? Лапти? Сымай!
Внимательно осмотрев лапти Кожемяки, Морозко вытащил на белый свет замызганный и растоптанный маленький невзрачный цветочек.
— Вот он, цвет папоротника, — довольно сказал Морозко, подкинув цветочек на ладони. — Его добыть ох как трудно! Повезло тебе: цветок этот все клады откроет, да и не только клады. Вещь, ценнее не придумаешь! Держи, спрячь подальше: украсть его нельзя, а вот потерять — можно! Вот повезло, так повезло! Ты видно, по простоте своей душевной, спать там завалился, где цветок распуститься должен был. А когда вся нежить к тому месту собралась, ты побёг, а на цветок лаптем наступил, он там и застрял. Ты его даже не заметил. Ну, правда бают: дурням везёт — и цветок получил, и от нежити убёг!
— Ты это, — насупился Кожемяка, — Я может и простоват, но не дурень!
— Ты чё, Никита? — рассмеялся Морозко. — Я ж пошутил! Просто оттого, что везёт тебе неимоверно! Кому другому хоть лоб расшиби, а цветок не добыть. А ты добыл! А обиды на меня не держи, это я так подшучиваю по-дружески. Завидую я по-хорошему. А вообще, очень рад за тебя!
— Ладно, забыли! — улыбнулся Никита.
— Пойдем дальше посмотрим, там вроде ступени.
Лестница, вырубленная в камне неведомыми строителями, уводила путников куда-то вверх. Преодолев последнюю ступень, они прошли резную арку, и оказались в небольшой комнате.
— Смотри-ка, — пихнул друга локтём Кожемяка, — вон по стенам какие-то факелы торчат. Может, попробуем зажечь?
— Давай, — согласился Морозко.
Они подожгли несколько факелов, которые на удивление быстро разгорелись. Товарищи с любопытством огляделись. И тут Кожемяка застыл как вкопанный, глядя куда-то за спину Морозки. На возвышении посреди залы стоял роскошный резной трон, вытесанный из костей древнего монстра. На престоле, опираясь на меч, восседала ссохшаяся мумия. Казалось, что древний властелин все еще жив и неотрывно смотрит темными провалами пустых глазниц прямо перед собой на большой сундук, накрытый истлевшей материей. Сундук висел на толстых золотых цепях, вбитых в потолок.
— Дела, — тихо прошептал Кожемяка, словно боялся разбудить мертвого хозяина кургана. — Здоровый был дядька, не нам чета! Череп, что походный войсковой котел. А посмотри-ка, каким мечом махал, — сказал он, поднимаясь к трону. — Да еще к тому ж одной рукой!
Никита осторожно прикоснулся к оружию, легонько провел вдоль лезвия пальцем, стирая многовековую пыль. Меч ответил на прикосновение, отразив сверкающий свет факелов. Кожемяка немного постоял, затем принялся сосредоточенно разгибать мумии пальцы.
— Ты прости меня, мужик, но тебе этот меч ни к чему, — приговаривал он, словно успокаивая мертвеца. — А мне пригодится! К тому, ж в самый раз по рукам, если обеими взять. Да и не гоже такому замечательному мечу вдали от битв и сражений пропадать!
Мумия сопротивлялась: ее пальцы, высохшие до твердости дерева, разгибались с трудом. Хозяин меча словно чувствовал, что его лишают собственности. Наконец, Никита разогнул последний палец и, осторожно прислонив мумию к спинке трона, взял меч в руки. Он отсалютовал мертвецу. Меч, блеснув в неверном свете факелов, с шумом распорол застоявшийся воздух склепа.
— Ух, ты! — выдохнул Никита. — Тяжеловат немного, но зато как сбалансирован! Не зря бывший хозяин так за него цеплялся, и после смерти отдавать не хотел. Мне бы такой меч в полоне, я б лучшим бойцом там был. Ихние мечи легкие, короткие, дрянь одним словом, а этот…
Никита обернулся к древнему правителю и поклонился ему со словами:
— Спасибо, дяденька, за подарок твой! Век не забуду! А на меня не серчай!
Он выпрямился и обежал глазами трон.
— К такому мечу еще бы и перевязь! У бедра его таскать несподручно: по земле волочится будет.
Перевязь из толстой кожи нашлась на подлокотнике. Кожемяка с удовольствием ощупал кожу, не тронутую временем.
— Отлично! — оценил он работу. — Если б не знал, что она тут тьму веков провисела, сказал бы, что это наша с отцом выделка.
Затем он подогнал лямки по размеру и надел перевязь на спину. Никита не удержался и взмахнул мечом еще раз, словно рубанул неведомого противника.
— Хорош! — сказал он, пытаясь засунуть меч в ножны. Но меч был настолько длинным, что закинуть его за спину Кожемяка не мог. Он корячился и так, и эдак, но руки были коротковаты для такого меча.
— Стой, Никита, не мучайся! — остановил друга Морозко. — Давай я помогу! А потом разберёшься, как его сподручнее из ножен вытаскивать.
Он взял из рук Кожемяки меч и принялся вкладывать его в ножны перевязи. Меч заскочил в них, словно был смазан маслом. Морозко даже не успел убрать руку. Острое лезвие распороло ладонь до самой кости. Во все стороны брызнуло ярко-красным, щедро окропив все вокруг. Никто из парней не заметил, что кровь, оросившая мертвеца, мгновенно впиталась в его сухую морщинистую кожу.
— У, Ящер! — сквозь зубы ругнулся Морозко, зажимая здоровой рукой рану. — Надо ж так умудриться! Никита, дай чего-нибудь руку перетянуть, — попросил он товарища.
— Щас, потерпи чуток!
Кожемяка огляделся и, не придумав ничего лучшего, кинулся к ветхой материи, закрывающей висевший на цепях сундук. Старая тряпка от одного прикосновения рассыпалась прахом, и неожиданная вспышка ослепила друзей. Как только зрение восстановилось, оба, щурясь и прикрывая глаза руками, подошли к сундуку, источающему яркий свет. Сундук оказался чудесной прозрачной домовиной. Внутри гроба на белоснежных атласных подушках лежала девушка. Время и тлен не коснулись её. Ошеломлённые парни в молчании стояли и смотрели на вечный сон красавицы.
— Она прекрасна! — прошептал Морозко. — А я всегда считал эту легенду вымыслом…
— Морозко, да ты погляди — живая ведь она, только спит! — затараторил Кожемяка, пораженный красотой девушки. — Сейчас я эту домовину ледяную враз своим мечом расколочу! Как можно такую красоту в подземелье гноить!
— Успокойся, Никита! — остановил разгорячившегося друга Морозко. — Она только кажется живой, но сон её вечен! Гроб не ледяной — он из горного хрусталя. Сорок самых могучих волхвов и чудотворцев трудились над ним! Я чувствую в сей домовине силу древнюю и великую, призванную оберегать бесценное содержимое. Такой гроб ты никаким мечом не расколотишь! Так гласит легенда.
