— Я люблю вас, — сказал Мануэль, — а ваше сердце твердо, ваша красота умопомрачительна, и не в вашей воле освобождать или обязывать. В таком на редкость затруднительном положении как меня может, вообще волновать, что вы выберете?
— Тогда, определенно, я не стану тратить на вас свои прекрасные ужасы! — сказала она, с досадой тряхнув головой. — Да и тратить на вас время уже больше нельзя, ибо вскоре Лунные Дети вернутся на свои места, а до окончания часа, в который луна остается пустой и бессильной, я должна возвратиться в свое королевство, куда вы, чтобы досаждать там мне своей ерундой, последовать не можете. Но, смею сказать, вы меня не забудете, жаль только, что вы станете искать утешение в обычных женщинах, а они — жалкие создания.
Фрайдис вновь подошла к зеркалу и в задумчивости остановилась перед ним.
— Да, вы всегда будете помнить меня с такой прической, а жаль, но все же вы будете меня помнить всегда. И когда вы создадите новые изваяния, они будут изображать меня. Нет, я не могу допустить, чтобы вы понаделали оскорбительных пародий, похожих на изумленные трупы, чтобы люди повсюду насмехались над королевой Фрайдис!
Она взяла волшебное перо, положенное наготове, как велел Гельмас, и начертала что–то этим пером грифона.
— Вот магическая формула заклинаний Туйлы, которые оживят ваши изваяния. Может, хоть эта примитивная магия вас немного утешит. Может, она помешает никчемным распутницам серьезно воспринимать ваше манерничанье по поводу изваяний, которые вы слепите по моему подобию вот с такой неподобающей прической.
— Ничто не сможет меня утешить, прекрасная соперница, раз вы уходите от меня, — сказал Мануэль, но достал мазь.
ГЛАВА XV
Перевязка победителя
Они вышли за ограду и подошли к древнему жертвеннику Нановиза, тогда как луна все еще была пуста и бессильна. Слуги Фрайдис толпой неслись к Морвену после часа, приятно проведенного в Пуактесме за буйствами и неистовствами. Они появились в облике спорнов, калькаров и других давно забытых существ безо всякого звука, так что Морвен стал похож на расстроенный рассудок несчастного, умирающего в лихорадке. А со всех сторон Амнеранские ведьмы одобрительно кивали при виде этого зрелища.
Одно за другим эти существа подбегали к огню и кричали: «Грош, грош, два гроша, полтора гроша и полгроша!», входя в огонь, являющийся воротами их дома.
— Прощайте! — сказала Фрайдис, и, говоря это, она вздохнула.
— Не таковым должно быть наше расставанье, — сказал Мануэль. — Послушайте, королева Фрайдис! Именно Гельмас Глубокомысленный открыл мне необходимое. «"Королева" — то же самое, что "коей–роль–ева", что означает "женщина", ни больше и ни меньше, — сказал мудрый король. — Тебе нужно запомнить лишь это».
Она поняла его мысль и в гневе воскликнула:
— Значит, все эти глупости, которые вы наговорили о моей внешности и своей любви, подготовлены заранее! И вы коварно выманили у меня тайное заклинание Туйлы, делая вид, что меня любите, соблазняя, как скотник молочницу! Теперь, определенно, я награжу вас за искренность так, что об этом еще долго будут перешептываться.
С этим королева Фрайдис распространила вокруг опустошительную магию.
— Все–все было подготовлено заранее, кроме одного, — сказал Мануэль со смехом, даже не глядя на обступающих его чудовищ. Он бросил в огонь пергамент, данный ему Фрайдис. — Да, все было подготовлено заранее, кроме одного: Гельмас не учел, что я не смогу вам солгать. Из–за этого вся мудрость Глубокомысленного пошла прахом.
Тут Фрайдис сделала знак удалиться тем отвратительным чудовищам, которых она уже вызвала на погибель дона Мануэля.
— Но у вас вообще нет здравого смысла, ибо вы жжете себе руку, — крикнула она.
Юноша сморщился и отдернул руку, ведь, делая благородный жест, он не рассчитал, как заметила королева Фрайдис, насколько горяч ее огонь.
— Для меня, испытывающего настоящую боль, это пустяки, — угрюмо сказал Мануэль. — Я собирался солгать, а ложь у меня на устах обернулась правдой. По крайней мере, я не получаю выгоды от своего вероломства, и я машу вам на прощанье пустыми руками, огнем очищенными от воровства.
Тут она, являющаяся теперь обыкновенной женщиной, сказала:
— Но вы же обожглись!
— Не беспокойтесь, у меня есть мазь. Ступайте, королева Фрайдис, подходит к концу тот час, когда луна пуста и бессильна.
— Еще есть время. — Она быстро принесла из–за ограды воду и обмыла руку дона Мануэля. Из огня послышался шепот:
— Поторопитесь, королева Фрайдис, поторопитесь, дорогая сказочная повелительница!
— Еще есть время, — сказала Фрайдис. — Перестаньте меня будоражить! — Она принесла из–за ограды горшочек с мазью и смазала Мануэлю руку.
— Боррам, боррам, Леанхаунши! — затрещал огонь. — Час подходит к концу.
Тут Фрайдис отбежала от Мануэля к пламени, за которым она была королевой древних таинств и где не ее воля, освобождать или обязывать. И она поспешила проговорить:
— Грош, грош, два гроша…
На мгновение она оглянулась на Морвен и на сидящего посреди Морвена одинокого и больного Мануэля. В его глазах она увидела безмерную и безнадежную любовь. И в груди Фрайдис шевельнулось сердце обыкновенной женщины.
— Ничего не могу поделать, — сказала она, когда ее час уже прошел. — Кто–то должен вас перевязать, а мужчины ничего не смыслят в таких делах.
При этом огонь сердито заревел, вспыхнул и погас, ибо Лунные Дети Биль и Хьюки вернулись от колодца, называемого Бюргир, и луна уже больше не была пуста и бессильна.
— Ведь так лучше? — сказала Фрайдис. Она знала, что в этот миг вечность, печаль и смерть где–то затевают неизбежные засады, чтобы вскоре наброситься на нее, ибо после того, как погас этот огонь, она стала смертной, но она намеревалась использовать новую ипостась наилучшим образом.
Какое–то время граф Мануэль молчал. Потом он сказал срывающимся голосом:
— О, женщина — дорогая, прелестная, верная и сострадательная, тебя и только тебя должен я любить вечно с такой нежностью, которая отвергается гордыми и одинокими королевами на их высоких тронах! И именно тебе должен я всегда служить такой любовью, которая не может быть отдана никакому изваянию, кем бы оно ни было создано в этом мире! Может быть, вся жизнь лишь мелочная трата нескончаемых усилий, может быть, пути людей зачастую безрассудны, однако эти пути впредь — наши и вовсе не безнадежны, ибо мы пойдем по ним вместе.
— Определенно, в Ауделе не услышишь подобного бреда и не проживешь подобного часа, — ответила Фрайдис, — который сегодня ночью лишил меня королевства.
