— Что ж, моя роль здесь весьма преувеличена.
— Не надо скромничать! — усмехнулся кто-то в последнем ряду, — Вы на всех фотографиях, рядом с Лидой.
— Ну, — неопределенно протянула андерета, ища моральной поддержки в лице Сотворителя. Моральная поддержка не заставила себя ждать, вовремя открыв рот:
— Конечно, она скромничает! Но что же вы хотели от столь благородного существа, как наша многоуважаемая Всевидящая?! Она первая бросилась на спасение этой особы и Элистара, хотя имела право не вступать в конфликт с собственными соплеменниками. Это настоящий гражданский поступок, достойный высшей награды. Я помню, как она пришла ко мне, пылая от негодования, и рассказала о том, что творится в Алекет-Невес. Я хотел сам поднять войска, но Азули оказалась расторопнее меня, и к тому времени уже созвала гвардейцев, дабы пойти с ними на приступ Закрытого города.
— Как же вы красиво врете, Сотворитель, — прошептала узнающая, слегка наклонившись к Дэрлиану.
— Но почему вы взяли именно лекверов себе в помощь? Насколько нам известно, вы никогда не питали любви к нам, — с вызовом уточнила дама в летах. Азули вздохнула, мысленно намечая, кого в ближайшее время можно будет с чистой совестью засадить в зверскую башню.
— Увы, как я могла довериться кому-либо еще после всего произошедшего? Мои друзья, мои соратники оказались предателями. Что же говорить об остальных андеретах? Да, я никогда не выражала теплых чувств по отношению к лекверам, но тогда я думала не о своей неприязни, а об эффективности операции. А кто лучше верных гвардейцев мог справиться с подобной задачей?
Леквры согласно зашумели, подтверждая, что никто, кроме них, не способен так же храбро отстаивать интересы родины.
— Вы тоже прекрасно держитесь, — хмыкнул Дэрл.
Всевидящая не удержалась от довольного смешка. Ей оставалось продержаться еще два часа. Вопросы сыпались буквально как из рога изобилия. Перья скрипели, лекверы пытались перекричать друг друга в попытке задать наиболее каверзный вопрос, но и Всевидящая, и Сотворитель были начеку, ни словом, ни жестом ни выдавая своего удивления или раздражения. И, чем дольше продолжалось интервью, тем легче было врать. Но если узнающей зачастую требовалось несколько секунд, чтобы придумать ответ, то мужчина сразу же отвечал высокопарной речью. Кто бы знал, сколько стоило труда обоим с милыми улыбками выдавливать из себя каждое слово!
Дэрлиан чувствовал, что еще немного, и слова просто сожгут его горло, подобно наждачной бумаге. Каждое упоминание о Лиде, каждая фраза, брошенная в ее адрес, заставляли повелителя лекверов сжимать пальцы и прикрывать глаза. Он ощущал в каждом взгляде, в лице каждого из своих подданных жгучую ненависть к человеческой преступнице. И не мог подвести их чувства, не мог обмануть их ожидания.
"Потом, когда-нибудь, когда кончится весь этот глупый спектакль, я извинюсь перед ней, я буду молить ее о прощении", — думал Дэрлиан, в короткие перерывы между ответами.
Постепенно вопросы закончились и довольные журналисты начали расходиться.
Из раздумий его вывели слова последнего газетчика
— Это было просто чудесно, — распевал тот, активно потрясая Сотворителю руку, — Вы даже не представляете, как важно для нас было узнать всю правду! Это будет настоящей сенсаций. Нет, не то! Это будет моим лучшим репортажем!
— Да, конечно, — равнодушно отозвался мужчина, но журналист, казалось, не слышит его, продолжая восхищаться всем произошедшим.
— Я никогда не думал, что смогу вот так, запросто, поговорить с вами. Я вас очень люблю. Наверное, нет ни одного леквера, кто бы вас не любил!
Сотворителю от этого признания легче не стало. Зато очень захотелось немедленно, прямо в приемном зале придушить этого фанатика.
— Он вас тоже любит, — вмешалась в разговор Азули, протискиваясь между Дэрлианом и газетчиком, — Если хотите, он лично встретится с вами еще раз, но только не сегодня.
— Спасибо, Азули, — проследив за исчезающей спиной газетчика, поблагодарил узнающую мужчина, — Ты не представляешь, от какой ужасной участи спасла этого типа. Он тебя благодарить должен до конца существования.
— Да, ладно, — беззаботно откликнулась Всевидящая, — это существование еще не поздно сократить. Ты выглядишь так, будто из тебя слова прессом выдавливали.
— Примерно так все и было, — горько усмехнулся леквер, снова садясь на диван. Узнающая присела рядом, дружески обняв Сотворителя. Она могла себе это позволить, так же как и он ответно поцеловать ей руку. Слуги давно ушли, Лиария понесла посуду на кухню, так что они остались одни.
— Ты уверен, что я должна это сделать? — неожиданно сменила тему разговора Всевидящая. Дэрл кивнул и, не удержавшись, разразился кашлем. На белой манжете парадного костюма мелькнули кровавые капли.
— Что это? — Азули тот час же отскочила от мужчины, словно боясь испачкаться вместе с его одеждой, — Только не говори мне… И давно?
— Семь лет, — кое-как выровняв дыхание, признался он, — Ты думала, что я настолько благороден, что все это делаю ради нее? Нет, Ази, я тоже скоро погибну, поэтому мне нужно спастись и спасти ее.
— Зачем ты это сделал? — в ужасе и смятении спросила узнающая.
— До того, как болезнь покончит с ее легкими, оставалось не более десятка циклов, — просто отозвался леквер, — Чем дольше живешь, тем дольше хочется жить. А ей было уже больше двадцати — это, по меркам людей около четверти жизни. А мне — более тысячи. Для меня несколькими годами позже, несколькими раньше, без разницы. Она не в курсе, не надо на меня так смотреть. Для человека обмен сущности на часть души проходит совершенно незаметно. Тем более, что я это делал постепенно. С каждым прикосновением, взглядом, переливая сначала мою сущность в ее тело, а потом забирая ее обреченную душу. Конечно, кое-что я оставил и себе, и ей. Полное растворение, знаешь ли, не очень приятный процесс.
— Знаю, — теперь уже Азули не удержалась от хмыка, — или ты считаешь, что обряд превращения в андерета по сути чем-то отличается от этого? За те несколько минут или секунд, что леквер продолжает жить, ты полностью становишься его частью. Да и потом все никак не можешь отделаться от некоторых его привычек. Это отвратительно.
— Ну, — пожал плечами Сотворитель, — спорить с тобой не буду. У каждого своя история и свое мнение. А я каждый раз готов был умереть от радости, когда чувствовал, как она словно входит в меня или я начинаю жить в ней. Жаль только, что она не могла разделить этого чувства. Да…
— И что было дальше? — с широко раскрытыми глазами спрашивает она. Я многозначительно вздыхаю, пытаясь за это время хоть что-то придумать. В конце концов, не рассказывать же ей о том, как в детстве мне приходилось по несколько часов сидеть подле отца и выслушивать длинные отчеты советников. Я пытаюсь поверить, что у меня, действительно, было самое обыкновенное человеческое детство с мягкими игрушками, школой и маленьким кудлатым песиком по клички Шарик. Пытаюсь ни пропустить ни одной детали, словно нанося на картину очередной штрих. И уже секундой позже вижу этого самого Шарика, которого глупые подростки решили измучить до смерти.
