Гирем остановился напротив надгробия в виде прямоугольного камня, который уже начал зарастать сорняками. Сначала юноша потянулся за рефрактором на поясе, но потом присел на корточки и начал вырывать траву руками. Острые стебли оставляли на ладонях тонкие болезненные царапины, но ему это даже нравилось. Это придавало действию значимость, впечатывало его в плоть и память, а он соскучился по действию, прозябая здесь, за спинами отца и дяди.
— Прости, что не заглядывал так долго, — сказал он тёмному от воды камню. — Я знаю, что это не оправдание, но мне было стыдно приходить к тебе после того, что произошло в Джихалаях.
Надгробие молчало. Гирем продолжал ползать на коленях, выкапывая из почвы белые корни.
— К сожалению, повод опять не из приятных. Я убил Элли, сжёг из-за того, что она оказалась девоной. Ты веришь в это? Помнишь, когда-то мы наблюдали за ней и Сивертом и гадали, когда они поженятся? Они были хорошими людьми.
Дождь шуршал в траве, брызги капель отскакивали от поверхности надгробия и падали юноше на лицо.
— Знаешь, мне хотелось развернуться. Развернуться, бросить эту деревяшку прямо в лицо отцу и уйти. Вот только это было бы ещё большим проявлением слабости. Элли бы всё равно сожгли, гл уже после того, как я трусливо её бросил. Лучше уж так, как случилось, правда?
Дождь стал слабее, превратившись в мелкую пыль, щекотавшую уши и нос. Гирем осмотрел вокруг себя наполовину прополотую почву.
— Знаю, что бы ты сказала. Опять, дурачок, позволяешь себе раскиснуть. И потом ты опять дала бы мне затрещину. И я бы радостно улыбнулся, как всегда, когда ты пыталась проявить ко мне заботу.
Выдохнув, он сел и прислонился спиной к ещё тёплому после полуденного солнца камню.
— Мне кажется, что я опять совершил ошибку. Нет, я понимаю, что так нужно было сделать. Нужно. Но далеко не всякий поступок может быть только правильным или только неправильным. То, что сделал я, было одновременно и правильно, и не правильно. Иначе почему я чувствую вину? Я своими руками лишил Сиверта его жены. И если в этом путешествии он попытается меня убить, я его прекрасно пойму. Ведь я знаю, каково ему сейчас.
Гирем закрыл глаза и подставил лицо под тёплую водяную пыль. Так он и сидел, ощущая спиной тепло камня. Передохнув, он продолжил выпалывать сорняки. Повернув голову, посмотрел на другие надгробия, торчащие поодаль, в центре кладбища. Их давно никто не приводил в порядок.
— Знаешь, я думаю, что боги дали мне ещё один шанс. Помнишь, ты говорила мне про Джензена? Так вот, я уезжаю к нему. Надеюсь, раскол между нами не расширился настолько, чтобы я не мог проложить над ним мост. Но даже если и так, я найду способ перебраться на ту сторону. Обещаю.
Сказав это, Гирем почувствовал себя лучше. Он закончил с прополкой, отряхнул руки и внезапно услышал шорох шагов позади себя. Сразу поняв, кто это, он собрал в кулак всю волю и встретил глазами взгляд Сиверта. Лысый мужчина нёс в руках доски, за плечом висел мешок, в котором, по-видимому, лежали инструменты.
Он пришёл хоронить жену.
Сиверт тяжело посмотрел на юношу, потому перевёл взгляд ему за спину, где стояло каменное надгробие с высеченным на нём именем. Не сказав ни слова, он пошёл в сторону. Свалив на траву материалы, он стал на колени и начал работу. Гирем прирос к месту, чувствуя, как дождь мало-помалу заканчивается, уступая место робкому рассвету. Солнце придало ему сил. Юноша медленно подошёл к Сиверту. Тот не оборачивался, копая яму маленьким подобием лопаты.
«Он не хочет меня видеть», — горько подумал Гирем. — «И правильно делает».
Тем не менее, он подошёл ещё ближе и присел на корточки напротив мужчины. Достал рефрактор. Сиверт посмотрел на оружие.
— Можно я…?
Тот молчал. Юноша терпеливо ждал.
Наконец мужчина покачал головой.
— Уходи.
Стиснув зубы от горечи, Гирем встал и медленно побрёл прочь.
«Такое не забывается легко, и получить прощение никогда не будет просто».
Солнце вновь спряталось за тучами.
4
День отъезда вышел довольно мрачным. Стояла пасмурная погода, накрапывал мелкий дождик, низко нависли стального цвета тучи. Сиверт, ожидавший спутников подле готовой десятки лошадей, мрачно посмотрел из-под капюшона на Джарката, который с улыбкой подставлял лицо под косые капли дождя.
— Ты чего лыбишься?
— Люблю дождь, — весело ответил историк. — У нас в Бъялви он редок.
— Оно и видно, — сказал Гирем, подойдя к любимому Гарапасу с мешком за плечом. — Спрячь свои свитки, а то промокнут.
Джаркат спохватился и с тихой руганью принялся запихивать внутрь мешка торчавшие оттуда листы пергамента. Остис, увешанный оружием и магическими оберегами, прилаживал к седлу внушительный двуручный клинок. Артарианец то и дело шмыгал носом, вытирая воду с лица рукавом стёганки.
Гирем склонился над своим мешком, проверяя, всё ли взял. Внутри лежали две пары плотных штанов, рубаха, запасной плащ, кошель с монетами и кристаллами сциллитума, а также несколько карандашей и чистые листы пергамента. В последнюю очередь юноша проверил ножны с кинжалом, которые висели справа у пояса. Это был подарок Алана, который забрал трофей с трупа Кеврана Дастейна в битве за Сибельниль. В рукоятке тускло мерцал кристалл сциллитума. Зачем он здесь, если рукоять не обладает чувствительностью, и нет кристалла-фокусатора, Гирем не знал. Возможно, это лишь элемент украшения, сразу утраивающий цену оружия.
К ним подошёл Рензам, закутанный в тёмный плащ. Из-под низко надвинутого капюшона выглядывали лишь тонкий нос и чёрная борода.
— Все готовы? Выдвигаемся.
Всадники покинули крепость и потрусили по размытому дождём просёлку. Добравшись до Геррана, они привлекли внимание местных жителей. Грязные и мокрые селяне покидали грядки, выходили на дорогу и непонимающе глядели им вслед.
— Весть о Пророке ещё не дошла досюда, — донесся голос Рензама. — Тем лучше.
Гирем в последний раз оглянулся назад. Очертания замка едва угадывались за пеленой дождя и тумана. Вернётся ли он когда-нибудь? Юноша повернулся навстречу вязкой разбитой дороге.
Он обязательно вернётся.
Отличительной особенностью 1107-го и последующих нескольких лет, помимо приснопамятных событий в Элеуре, явилась небывалая человеческая активность в прибрежных водах Изры. Пиратские вожди, купеческие и охраняющие их наёмные флотилии особенно чувствительно отреагировали на события, произошедшие на суше. Несомненно, данный список будет выглядеть неполным без имени адмирала теургиатского флота Сардариона, прославившего себя в ходе всем известных событий.