леди, а теперь монахиня не изменила своему слову и не простила рыцаря. Он до сих пор горько винил себя, и тут уж ничего не поделаешь. Он действительно был виноват: будучи послом Артура и гостем короля, спать с его сестрой — это, пожалуй, слишком. А к тому же еще он нарушил клятву: поклялся девушке не убивать ее брата и все-таки убил. Но Гавейн был молод, отчаянно влюблен, а король Бран, как не крути, погиб в бою. Прошло много лет, но Гавейн все еще любил леди Элидан. Думаю, большинство женщин его бы простили. Так и не получивший прощения, он с тех пор перестал обращать внимание на попытки других женщин понравиться ему. Он сильно переживал, что нанес оскорбление благородной даме, и не хотел, чтобы подобное повторилось. В результате Гавейн остался ни с чем: ни родителей, ни клана, ни жены, ни детей, и даже его товарищи по Братству теперь спорили друг с другом. Одни считали его безумным и коварным, другие — верным и честным. По сравнению с ним мне еще повезло.
— Уж лучше бы ты жаловался, — вздохнула я, все еще укоряя себя за собственную слабость. — И работы в последнее время было столько, что ты вдвойне вправе отдохнуть. Так что не спорь. Отдых и никаких дел.
— Так, Стало быть, я теперь загнанная лошадь, и меня отправляют на пастбище. — Он с иронией посмотрел на меня. — Оно и правда. Заняться сейчас нечем. Половина из моих бывших друзей охотно поверили вранью… А-а, ладно! Значит, я хотел передать Артуру то, что сказал Медро, но застал его возле ворот. Он сидел и смотрел на запад с таким видом, что я почел за благо не беспокоить его. Миледи, вы и сами можете пересказать ему наш разговор, и добавьте, что я готов служить ему в любом качестве. Если такова его воля, и мне следует отправиться на Острова, присматривать за Медро, так тому и быть. Не обращайте внимания на мои мрачные мысли. Утро для них не самое подходящее.
— Гавейн, друг мой, ты сделал то, что считал нужным. Так за что же извиняться? Я все передам Артуру, как только он будет готов слушать. По-моему, ты собирался дрессировать лошадь?
День выдался такой особенный, что никаких спешных дел не предвиделось. Весенние посевные работы закончились, с торговцами разобрались, а летние заботы еще не начинались. Гавейн проводил меня обратно к Залу, мы еще поговорили на необязательные темы и разошлись: он пошел поесть перед верховыми занятиями, а мне еда не шла в горло. Я побродила по крепости, раздала слугам советы, в которых они не нуждались, и решила навестить подругу. Мало с кем я могла так свободно поговорить, как с Энид, женой Герейнта ап Эрбина. Но выяснилось, что именно сегодня она пребывала в одном из своих унылых состояний, все у нее валилось из рук, а просто так сплетничать мне что-то не хотелось. Нам обоим стало легче, когда я сослалась на дела и ушла.
Придя домой, я села на постель. Надо побыть одной. Я размышляла. Да, Камланн силен, но не я ли накануне говорила Бедиверу, что крепость — не более чем терновая живая изгородь, не очень-то надежная защита для слабого маленького костерка, который мы зажгли. Этот образ не отпускал меня. Чем был Камланн двадцать лет назад? Крепостью Императора Британии, императора только по названию, и власти у него было не сильно больше, чем у любого мелкого короля. А сто лет назад?
Поросший травой холм, населенный лисами, зайцами и кроликами. В то время крупными считались такие города, как Баддон и Сирисбириг — Аква-Сулис и Сорвиодунум. Их жители еще помнили, как уходили римские легионы, наверное, они даже думали, что Рим еще силен. Он действительно еще стоял, «вечный город», как называли его некоторые, только начинавший догадываться, насколько близко подобралась к нему Тьма. Я вспомнила разрушенный Вал на севере и голые холмы за ним. Вот Вал был реальностью, а Камланн, в лучшем случае, ее тенью, защищавшей несколько небольших территорий. Слабая защита. Мордред вполне способен вызвать ураган, который сметет его с лица земли.
Мы в ловушке. Мордред обложил нас со всех сторон и натравил на нас время, как охотника с собаками на логово зверя. Я не видела выхода, но и Артур не видел, несмотря на свою способность прозревать будущее. И Бедивер с его храбростью ничего не может сделать. Разве что… Только я не могу этого допустить. Сколько раз я думала об этом за четыре года, прошедшие с момента появления Мордреда. И каждый раз с отвращением отбрасывала эти мысли.
Но дальше так продолжаться не может. Мордред перессорит всех со всеми и уничтожит все, выстроенное с таким трудом. В Братстве уже пролилась кровь. Бедивер на этот раз опередил его, до убийства не дошло, и слухи не успели родиться. Теперь Мордред задумал кое-что посерьезнее. Выставить Артура бесчестным человеком, поселить еще большее недовольство в Братстве, внести раскол между моим мужем и его королевством. А дальше? Гражданская война, в которую втянется вся страна. Кровопролитная война. Жестокая. Возможно, нам удастся пережить клевету; возможно, удастся заставить Мордреда совершить какую-нибудь ошибку, но с каждым днем надежда на это становилась все слабее. У Медро были факты, и он знал, как завоевать сторонников. Я боялась этого с тех пор, как он приехал в Камланн. И что теперь? Мы измучены слухами, раздорами, постоянными заговорами. И подумать только, все это могло бы закончиться разом, легко и просто, если бы Мордред тихо скончался.
Я отчетливо вспомнила случай, произошедший много лет назад. Тогда я помогала хирургу Грифидду ухаживать за больным лихорадкой. Больной лежал у него дома, как Горонви сейчас. Я словно вижу, как лекарь склонился над мужчиной, измерил его пульс и недовольно пробормотал что-то. Он снял с полки одну банку — глиняную банку с синей глазурью и нацарапанной на ней неровной буквой «Н». Отлил из банки немного темной жидкости в чашку с водой и дал пациенту, попутно объяснив, что это замедлит ритм сердца и снизит жар.
— А что это? — спросила я.
— Болиголов, — коротко ответил он.
— Но это же яд!
Он кивнул и фыркнул.
— Много вещей на свете способны убить. Например, медовуха в больших количествах. А вот это, — он поднял чашку, отмеряя пальцем уровень жидкости, — как раз подходящая доза для
