Талбот приподнял бровь, ожидая продолжения, но Нат до объяснений не снизошел. Он встал перед находкой, скрестив руки на груди, всем видом своим демонстрируя, что не сойдет с места, пока не заглянет на ту сторону. Дверь и вправду выглядела старой. Ее затянуло не то паутиной, не то плесенью, белесые тягучие нити прошили темный дуб и потускневший металл замка.
И сама мысль о том, чтобы прикоснуться к этому дереву или хотя бы к ручке-петле, вызывала приступ омерзения.
— Может… не пойдем? — робко предложил Райдо, подыскивая вескую причину, которая позволила бы сбежать.
Гарм, державший лампу, лишь хмыкнул.
Нат насупился.
Если просто уйти — обидится смертельно и потом несколько недель поминать станет… или месяцев. Из двух зол Райдо выбрал меньшее и взял Ийлэ за руку.
Она к поискам относилась с полным безразличием.
— Так я открою? — Талбот достал отмычки. — Или ломать будете?
— Открывай, — милостиво разрешил Нат.
А Гарм снова хмыкнул, бросив небрежно:
— Больно наглый у тебя щенок. Совсем не воспитываешь.
А чего его воспитывать? Поздно уже.
Джон Талбот с дверью провозился дольше ожидаемого и, когда Нат готов был выпустить язвительное замечание, сказал:
— Замок проржавел насквозь… но ничего, откроется, правда? — и ладонью замок накрыл. Тот и открылся.
Нет, Райдо в чудеса не верит, но получилось забавно. И язык Нату пришлось прикусить, мальчишка только нахмурился сильней обычного.
— Прошу, — Джон от двери отступил и лампу, подняв с пола, протянул, — по праву первооткрывателя. — Не удержался и все-таки кинул в спину: — Надеюсь, ты там и вправду найдешь что-то интересное…
…пожалуй, пыточную и труп полувековой давности можно было считать интересной находкой, во всяком случае не менее интересной, чем давешний браслет.
— Женщина, — озвучил Гарм очевидное.
Тело неплохо сохранилось, оно иссохло, сделалось хрупким, невесомым почти, и Райдо разглядывал его, опасаясь даже дышать, — а ну как рассыплется?
И вправду женщина. Похоже, что молодая. Волосы длинные растрепаны. Остатки серого форменного платья, плащ и распотрошенный саквояж.
— Значит, не сбежала. — Гарм присел на корточки у саквояжа. — Хотя собиралась, но дружок ее решил, что не настолько ее любит, чтобы делиться.
Знакомо.
И к женщине этой неизвестной жалости Райдо не испытывает.
— А браслет она, наверное, просто забрать не успела… если вынесла раньше в тайник… а потом спешила…
Нат был разочарован.
Он и вправду надеялся обнаружить за дверью сундук с сокровищами?
— Надо стены ломать, — сказал он, пнув ни в чем не повинный стул, правда, тот пинок выдержал. Пожалуй, этот стул из толстого дерева, к полу привинченный, выдерживал не только пинки.
Нат сел в него, положил руки на подлокотники, с которых свисали ржавые цепи, и пожаловался:
— Неудобно.
— Так ведь не для удобства его ставили, — вполне резонно возразил Гарм. Он пыточную обходил и, кажется, был впечатлен арсеналом: — Для допросов… смотри, ноги фиксируются на высоте в две ладони…
Остановившись у кресла, он присел.
— Видишь? — Гарм приподнял ногу Ната и закрепил железный браслет. — Очень удобно…
— Кому?
— Палачу, естественно. Можно жаровню под ступни сунуть… или еще что-нибудь… примеришь? — Гарм отошел и вернулся с железным башмаком. — Примеришь… и расскажешь нам все…
— Прекрати! — Нат попытался отбрыкнуться.
— И щипчики есть… просто-таки чудесные щипчики… вот эти, смотри, для ногтей…
Райдо обернулся. Ийлэ стояла в дверях, вцепившись в косяк, глядя на Гарма, и лицо ее было белым.
Проклятье! Идиот блаженный! Надо было сразу ее уводить, когда стало понятно, что это за комната, а он… бестолочь…
— Идем. — Райдо подхватил ее на руки. — Пусть развлекаются…
— Н-нат…
— Ничего ему не сделают. И тебе ничего не сделают. Это старая комната. Древняя даже… видишь, ее спрятали, чтобы никто не нашел… давно уже спрятали, а мы почистим. Вынесем весь этот хлам и сожжем.
— Железо не горит.
— Тогда на кузницу отправим.
Он нес альву, удивляясь тому, до чего она легкая, невесомая почти. И сидит тихо.
— Пусть перекуют… скажем, в подсвечники.
— Кому сейчас нужны подсвечники?
— Никому, твоя правда… тогда на ложки? Ложки всем нужны, а в комнате погреб устроим. Будем сыры хранить…
— Почему сыры?
— Ну… винный у нас уже есть, а для сыров погреба нет. Я же сыр люблю… а ты?
— Не помню.
— Врешь. — Райдо остановился перед лестницей. — Ты знаешь, что ты очень легкая? И вроде есть стала нормально, а все равно… женщина должна быть увесистой…
— Отпусти.
— Нет.
— Тебе нельзя…
— Можно. — Ступени были высокими, крутыми, и Райдо шел осторожно, боясь и упасть, и не удержать, и показать, что он все-таки слаб. И лишь выбравшись из подвала, он отпустил свою ношу.
— Спасибо. — Ийлэ отвела взгляд. — Он начал рассказывать, и… и я представила… стула не было… к креслу привязывали… просто привязывали… угли в камине… и я не хочу вспоминать.
— Не надо.
Он только и может, что обнять ее. Слабое утешение, но уж какое есть, Ийлэ не протестует, она затихает и дышит мелко, часто. Ее дыхание Райдо ощущает сквозь плотную вязь свитера и сквозь рубашку тоже. Свитер и рубашка — слабая защита, хотя от альвы он вовсе не собирается защищаться.
— А у тебя волос седой… — Он говорит, потому что надо что-то сказать.
— Да? — Ийлэ не верит, по этому простому вопросу очевидно, что не верит. — А… а ты вообще лысый…
— Это плохо?
Отрастут. Уже отрастают, но не на шрамах, и Райдо, глядя на свое отражение в зеркале, удивляется тому, до чего он стал уродлив. И голову бреет, потому как длинные волосы не спасут ситуацию.
— Нет, я… привыкла… я к тебе совсем привыкла… и когда ты здесь, мне спокойно.
Это признание многого стоит. И Райдо рассмеялся бы, просто так, от счастья, которого вдруг стало много, так много, что в себе не удержать, но испугался, что она не поймет. Решит, будто бы он над нею смеется.
— Спасибо…
— Скоро уже весна. — Ийлэ запрокидывает голову, смотрит снизу вверх, и темные глаза ее поблескивают.
Изумруды? Райдо нашел свои…
Сокровище.
И дураки те, кто желает иного… на его счастье, дураки, иначе разве она бы выбрала… нет, она еще не выбрала, но есть ведь шанс.
Главное, осторожно.
— Ты этого боишься? — Он чувствует за нею не страх, неуверенность.
— Немного.
— Чего?
— Вдруг я… я пообещала, что вылечу тебя, но вдруг не смогу? Я ведь никогда… мама учила кое-чему… и отец тоже… землю слушать… родники открывать. Или, напротив, запирать, чтобы ушли. Иногда они под домом открывались, а он не любит, когда слишком мокро… еще розы… мама делилась силой с ними… или молнии ловить… молнии на самом деле очень доверчивые.
