— Пат? — лицу вдруг стало очень больно. Больно и холодно. — Пат… Проклятый мерзавец… Ну же! Очухивайся! — с трудом разлепив заплывший глаз, Шут увидел, что Руальд держит в руке какую-то бархатную тряпку, смоченную, надо полагать, в ледяной воде. Этой самой тряпкой он только что возил по физиономии своего обидчика — пятна крови на ней остались вполне заметные.
Выглядел король злым и… испуганным.
— Руальд… — Шут с трудом сел. Теперь голова у него кружилась, но вовсе не от страха и отчаяния. Искры все еще мелькали перед глазами… — Руальд… прости, это действительно моя вина… Я поверил, что так будет лучше… Прости! — он в отчаянии взметнул глаза на короля, но тот уже не смотрел на предателя. Отбросив тряпку, отошел к окну, тяжело уперся широкими ладонями в подоконник.
— Почему? — услышал Шут. — Ну почему? Как она могла… — дрожащие от обиды пальцы сжались в кулаки. — Как?!
— Она любила тебя… — еле слышно пробормотал Шут. Открыть королю правду казалось ему слишком жестоким. А молчать… ненамного лучше. Она хотела подарить тебе наследника…
— Так чего же не подарила?!
— Элея ждет ребенка, — тихо промолвил на это Шут, отведя глаза в сторону.
— И что? Да при чем здесь вообще Элея?! — но все же дураком Руальд не был и в следующий миг понял 'при чем'… - Значит… дело во мне… ты это хочешь сказать?!
Шут ничего говорить не хотел вовсе, поэтому он просто кивнул, по-прежнему не глядя на короля. Только руки его и видел — яростно сжатые в кулаки… Однако после этого кивка ладони Руальда бессильно обмякли. Он качнул головой и произнес так, что Шуту захотелось исчезнуть.
— И вы решили меня обмануть…
— Да… Нет! Не обмануть… я не знаю… — Шут закрыл лицо руками. — Тогда казалось, это будет лучше…
Долгое время после этих слов в комнате висела глухая мертвая тишина. Потом Руальд с ненавистью сбросил со своего стола какие-то бумаги и отыскал под ними трубку. Когда кабинет наполнился дымом, как добрая коптильня, он с напряжением спросил:
— Кто еще знает?
— Торья… — прошептал Шут.
— Что ж… — промолвил Руальд. — У меня давно было желание сместить нашего министра безопасности… Пожалуй я все-таки позволю себе это удовольствие. Поскольку на его месте мне нужен человек, который сумеет внушить всем — ты слышал, всем! — что Фарр мой сын!
— А?..
— Я не отдам тебе его, — король уже вполне пришел в себя и теперь был почти спокоен, собран и решителен. — Раз уж у меня не может быть другого наследника, пусть будет этот мальчик. Я люблю его, — он замолчал ненадолго. — А ты… если ты еще хоть где нибудь ляпнешь то, что я узнал здесь… Пат, я тебя убью наверняка.
Часть вторая.
Жажда крови
1.
В храме было тихо, пусто и темно. Только одинокая лампада у алтаря разгоняла густой сумрак. Да еще невысокая свеча в руке у Шута… Он стоял перед ликами богов, неотрывно глядя на лепесток пламени, что колыхался от невидимых сквозняков. В этот час никто больше не искал милости высших сил, обитатели Внутреннего города давно спали.
Капля воска скатилась со свечи и поначалу больно обожгла ладонь, но уже спустя мгновение утратила свой жар, застыв прозрачной чешуйкой на сгибе большого пальца. Шут отвел глаза от огня и машинально подцепил ногтем восковую пластинку.
Он не боялся боли. Ему казалось, страдание тела — ничто по сравнению с муками души. И если уж быть до конца честным… Шут даже хотел, чтобы оно страдало. Ему хотелось увидеть кровь на своем лице… быть может эта боль принесет избавление от невыносимого чувства вины и стыда.
Он понимал, что оставаться при дворе немыслимо. Руальд не желал больше не видеть, ни слышать своего бывшего друга. Оно и не удивительно…
Всего три дня прошло после их 'беседы', когда Руальд чуть не пришиб Шута. Всего три… Будто пропасть между тем, что было, и нынешним сбывшимся кошмаром. Сначала Шут хотел просто подняться на Небесную стену и — головой вниз. Но понял, что не сможет. Слишком велика оказалась любовь к жизни. А любовь к Элее — еще сильней. Тогда он решил записаться в ряды славной королевской армии и хоть таким образом принести пользу своему монарху. Однако вид заточенного железа по-прежнему доводил Шута до потери сознания. О какой войне тут может идти речь… Нар говорила, это лечится, но Шут не знал как, да и в любом случае сама мысль об убийстве вызывала отвращение.
Судьба словно смеялась над ним — сделав круг, она снова бросила Шута в ту же точку, откуда все началось год назад. Снова едкая усмешка Торьи, немилость короля, необходимость быть с ним рядом и невозможность оставаться на своем месте. Вот только мысль о том, чтобы снова надеть платье служанки более не представлялась Шуту разумной. Эту роль он отыграл… А новой не выдумал.
Еще одна капля воска стекла по свече на руку, обожгла мгновенной болью.
Нет, Шут никогда не был особенно набожным. Детство, проведенное в монастыре, наложило особый отпечаток… Но теперь он искал любые пути, чтобы хоть как-то найти себе прощение. Конечно, про обычную церемонию покаяния Шут и не думал, прекрасно понимал — все эти ритуалы созданы исключительно для успокоения совести, а на самом деле они имеют не больше смысла, чем разговор с ветром или небом…
Никакой священник не сумеет отпустить вину, если душа полна ею до краев.
Именно поэтому Шут пришел в храм глубокой ночью, когда спала даже старая настоятельница, известная своей бессонницей. Он не хотел ничего говорить ни ей, ни любому другому монаху, но стоя перед ликом божественной троицы с удивлением почувствовал то, на что не обращал внимания в детстве. В храме обитала Сила. Особая, ничуть не похожая на магию Ваэльи или колдовство Кайзы. Шут не знал, можно ли ее как-то использовать, но у него и не было такого намерения. Его просто завораживал этот поток чистой гармонии, исходящей от божественных ликов — он словно бы и самого Шута делал чище…
'Матушка… небесная защитница… — мысли его были сбивчивы, как у влюбленного подростка на первом свидании, — прошу тебя, помоги… Не оставь меня одного, не оставь меня во мраке…
Много лет назад в его голову вбивали сотни молитв и песнопений, но Шут никогда не считал их лучшим способом общаться с богами. В своих мыслях он редко обращался за помощью, полагая, что небесный Отец и сам знает, когда нужна его защита, а Матери известны все желания Шута. И незачем тревожить их понапрасну. Но иногда, в самые трудные мгновения, он все же взывал о милосердии…
Где-то далеко в глубине храма скрипнула тяжелая дверь.
Шут вздохнул и отошел от алтаря. Ему вовсе не хотелось ни с кем встречаться. Оставив свечу на высоком короде, он незаметно канул в темную арку галереи, окружающей главную молельную залу. Все храмы чем-то похожи меж собой… И каким бы невеселым ни было детство Шута, а запах лампад и гулкие коридоры с неизменными фресками все равно оставались для него родными. В любом храме он чувствовал себя уверенно и мог бы с закрытыми глазами найти и кабинет настоятеля, и колокольную башню, и, уж конечно же, кухню. Почти наощупь Шут пробрался к выходу — не главному, а для самих монахов, а оттуда через внутренний храмовый двор выскользнул на одну из улочек города.
