— Прах к праху, душа к свету, — истово шепнул служитель. — Спасибо, Господи, за дары твои! Я… я распоряжусь верно!..
…Последние серые отблески уходящего дня озаряли поле перед погибшим городом. Небо на западе тонуло в пелене плотных туч. Источало гнилостное зеленоватое сияние и отрыгивало черными молниями. Сыпался пушистый снег. В сумраке виднелись белоснежное поле, склоны ближайших холмов и лента дороги. У темной стены леса блистало множество огней. Уцелевшие жители грелись перед кострами. Терли озябшие руки, ежились и кривились. Многие кутались в легкую одежду. Иные старались двигаться, чтобы не околеть. Беда случилась неожиданно, кое-кто убегал практически голышом…
Остались в живых около пятидесяти измученных, напуганных до полусмерти людей. И самое страшное — среди беженцев почти не было детей. Трое-четверо подростков спаслись потому, что жили рядом с крепостной стеной. Остальными оказались мужчины и женщины разных возрастов. Мрачные, усталые, поникшие. Под кронами деревьев слышались стоны и рыдания. Когда отступил страх, беженцы неожиданно поняли: дома, родственники, дети остались в «проплешине».
Еще десяток человек бродили по полю перед городом. Искали тела погибших, волокли к лесу. Собирали сушняк, скидывали в огромную кучу. Мертвых нужно было похоронить, отправить к Светозарному. А завтра колонна выживших двинется к столице княжества. Незавидна участь беженцев. Одни сгинут по дороге. Другие не выдержат душевных мук и сами уйдут к Алару. Те же, кому все-таки удастся добраться до города, станут безродными бродягами, слугами, наймитами. Но сегодня будущее мало волновало людей. Каждого обуревал слепой безотчетный страх перед Тьмой. Порт-долцы с радостью убежали бы прочь. Но сил не осталось. Да и здравый смысл заставлял оставаться подле гибнущего города. Вместе больше шансов на выживание…
Внезапный грохот и яркая вспышка привлекли внимание выживших. Собиратели трупов попятились, со страхом взглянули на город. Там происходило нечто невероятное. Раздались визг, рычание, но тут же утонули в мощнейшем взрыве. Взметнулся фонтан камней, с ревом хлынуло пламя. Тьма зашевелилась и забурлила, отступила под напором невозможного здесь и сейчас солнечного света. Яркое пятно разогнало мрак. А в нем соткалась фигура человека.
Настоятель медленно брел среди обломков. Губы кривились в скорбной улыбке, глаза мерцали неземным светом. На мага бросались уродливые твари, налетали призраки, наступала Тьма. Но служитель, словно на обыкновенной вечерней проповеди, раздавал знамения, шептал молитвы. И твари сгорали, обращались в пепел…
Бьярни пересек невидимую грань, ступил на поле. С отсутствующим видом осмотрел изумленных до глубины души людей. Аура золотистого света постепенно потухла, втянулась в кожу.
— Святой… — с благоговением шепнул какой-то бородатый мужик.
Слова прозвучали как гром с ясного неба. Порт-долцы переглядывались, шептались. От кромки леса пришли остальные беженцы, образовалась толпа. На Бьярни смотрели с мистическим страхом, с затаенным восторгом.
— Святой. Святой!.. — прошел говор по толпе.
— Святой! — взвыла какая-то женщина, грязная и оборванная, в окровавленном платье. Бухнулась на колени, молитвенно протянула руки. — Спаси нас!..
— Спаси! — глухо воззвал ее сосед, крупный мужик. Покаянно склонил голову и тоже рухнул на колени. — Спаси, Бьярни!..
Один за другим люди падали в снег, тянули руки к настоятелю. Женщины рыдали и причитали. Мужчины выкрикивали молитвы. А Торвальдсон стоял неподвижно, прислушивался к чему-то иному. Яркие золотистые искры плясали в глазных впадинах, лик служителя чуть заметно мерцал.
— Покайтесь, дети мои! — произнес маг. — Грядет конец мира! Но мы воины Светозарного и посрамим Мрона. Покайтесь, вспомните о душах! Живите по заповедям. И да воздастся!..
— Воздастся! — истово выдохнула толпа.
— Мы прошествуем по землям и королевствам, — произнес Торвальдсон и погрозил кулаком черному небу. — Мы соберем армию Света! Искры Светозарного в ваших душах победят Тьму! Веруйте!..
— Веруем, отец! Веруем!..
Проклятый лес оказался отнюдь не таким страшным, каким представлялся сначала. Огромные яры, множество буреломов и оврагов, редкие полянки, обширные заросли терновника. Ничего особенного, кабы не пара-тройка странностей. Но последние как раз и заставляли напрягать мышцы, вжимать голову в плечи, постоянно оглядываться.
Отсутствие снега — вот первый камень в объемистой котомке тревог. По неизвестным причинам под сводами леса царила вечная осень. Не весна, не лето и уж точно не зима. Осень. Кожу овевал прохладный ветерок. В воздухе витали характерные запахи сырости и терпких трав, грибов. А в просветах крон виднелось небо удивительного фиолетово-серого оттенка. И не понять — то ли пелена облаков, то ли естественный окрас. Уши ловили смутные шорохи, шуршание. С ветвей осыпались листья. Плавно покачивались, кружились и медленно опадали. В любом, самом захудалом леске обитает куча живности. Мелкие и крупные птицы, белки, мыши, зайцы и лисы. А тут пусто и глухо. Огромный погост, потерянный во времени и пространстве.
Тревога не оставляла ни на минуту. Но первый день путешествия не принес ничего, кроме усталости и сбитых до крови ног. Бродяга изначально задал высокий темп, двигался волчьим аллюром — сто шагов бегом, сто шагом. Успевал осматриваться, прислушиваться и принюхиваться. Иногда ложился на землю, раскидывал руки и затихал. Вставал и менял направление, заставлял бежать быстрей. Пробовал на зуб веточки и листья, кривился и сплевывал горький сок. Слушал землю, бесстрастно поглядывал на страшное небо.
Птиц потерялся в догадках — что же такое зрит нищий? Ведь почему-то не повел по светлому лесному коридору, что образовали древесные кроны. Свернул в чащу, заставил продираться сквозь бурелом. А потом вывел к зарослям терновника, первый опустился на землю и пополз вперед. Бродяга избегал оврагов, заполненных туманом. Шарахался, как от огня, старался поскорее убраться подальше. Обходил заросли дубов. Но Ирн удержался от вопросов, твердо решил довериться чутью нищего. Не зря же порт-долский трактирщик говорил, что Лохматый много раз уходил в Проклятый лес и возвращался.
Лишь под вечер, когда небо из фиолетового стало буровато-зеленым, бродяга сбавил темп. Но вместо того чтобы расслабиться, напрягся сильнее. Помрачнел и принюхался. Заглянул под каждый куст, притронулся к десятку деревьев и разворошил листву у корней. Выдернул из бороды сухие травинки, устало проворчал:
— Ночуем здесь.
