Забавно. Он говорил, а я смотрела ему в глаза, и мне почудилось, что вокруг его головы появилось свечение, словно масляное пятно на поверхности воды. Я моргнула.
— У нее рыжие волосы, — продолжал Джеймс. Сияние приобрело более четкую форму. Над головой Джеймса можно было различить очертания женского лица. — Кудрявые. Зеленые глаза. — На меня внимательно посмотрели серые глаза. — Ты будешь смеяться, но она из готов. Черная подводка вокруг глаз, ну и все такое. Признаю, странный выбор.
Темноволосая сероглазая девушка передо мной не была готом. Это была я.
Я отвела взгляд. Видение исчезло.
— Как интересно.
Спокойно. Может, мне померещилось. Я просто представила свое лицо, загадочно возникшее в воздухе. Хотя вряд ли. Скорее всего, я прочитала его мысли.
Ничего себе. Чтение мыслей принять тяжелее, чем способность двигать ложки.
Если подумать, мне здорово не повезло. Я могла контролировать себя и не двигать ложки. Но я не могла всю жизнь никому не смотреть в глаза. За что мне все это?
— Дейдре, очнись! Тебя спрашивают, что ты будешь пить.
Возле столика стоял прыщавый официант, и я попробовала смотреть на него, не глядя в глаза.
— Извините, — вмешался Джеймс. — На мою подругу напала болонка моей матери. Думаю, она все еще в шоке. Принесите сладкого чаю. И картошку фри, пожалуйста.
Официант ушел. Я уставилась на стол.
— Да что с тобой сегодня? Ты как будто не в себе. — Джеймс приподнял мой подбородок. — Расстроилась из-за дикой кошки? Или девочки-гота?
Я с несчастным видом вздохнула.
— Так хотелось, чтобы мир стал необычным… а теперь мне это не нравится.
Он улыбнулся.
— Ди, ты сама никогда не была обычной.
— Ну не настолько же. Я никогда не была экстрасенсом.
— Ди, то, что ты двигаешь клевер и притягиваешь злых фей, не меняет того, какая ты есть. Все равно что научиться играть на музыкальном инструменте. Твоя суть не меняется. А злые феи… Думай о них, как об обычных фанатах. Ты все такая же, какие бы большие ложки ты ни двигала, сколько бы фанатов ни раскачивало твой автомобиль. Единственное, что может тебя изменить, — твои собственные усилия.
Я нахмурила брови, стараясь не смотреть ему в глаза.
— С чего ты так резко поумнел?
Он постучал себе по лбу.
— Трансплантация мозга. Мне пересадили мозг кита. Теперь я могу учить уроки с закрытыми глазами. Одно мешает — трудно побороть в себе жажду крови. — Он пожал плечами. — Мне жаль кита, которому достался мой мозг. Наверное, теперь он плавает в водах Флориды, подглядывая за девушками в бикини.
Я засмеялась. С Джеймсом невозможно оставаться серьезной. И грустить в его присутствии тоже не получается. Я его недооценивала.
— Почему ты мне веришь?
— Почему бы и нет?
— Но мои слова звучат как слова безумца.
Глаза Джеймса потемнели, и мне показалось, что передо мной сидит не старый добрый Джеймс, а кто-то другой.
— Возможно, я тоже сошел с ума.
К тому времени, как Джеймс отвез меня домой, уже стемнело. Бабушка еще не приехала, а если и приехала, мама ни слова мне не сказала. Интересно, сколько времени занимает изготовление отворотного зелья? И где она научилась его готовить?
Я ускользнула от вопросов и надела рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть следы зубов. Вернувшись на кухню, я увидела маму, сидящую на барном стуле. Она подвинула мне кружку какао. Белый флаг. Я приняла капитуляцию без колебаний. Для начала я забыла, что она оставила меня в церкви. Ее домашнее какао могло загладить и не такие грехи.
Она выглядела юной и красивой в полутьме кухни цвета охры. Зная маму, можно было предположить, что цвет охры был выбран именно из этих соображений.
Она начала издалека.
— Как прошло выступление?
— Все в порядке. Потом мы с бабушкой хорошо провели время. Она… — Тут я вспомнила, что бабушка просила не предупреждать о ее приезде. — Мое платье осталось у нее. Я случайно пролила на него содовую, а она обещала его почистить.
— Джеймс пригласил тебя на ужин?
Я сделала глоток какао. Густой шоколадный напиток обволок горло, и я на секунду забыла, о чем она меня спросила. Ей пришлось повторить вопрос.
Я сделала еще глоток. У какао был апельсиновый привкус.
— Да. В «Свинушку».
— Мне спокойней, когда ты проводишь время с Джеймсом, а не с Люком.
Я нахмурилась, но не подняла голову. Спорить гораздо легче, не глядя в глаза.
— Почему?
— Я знаю Джеймса. Знаю его семью. Я знаю, что с ним ты в безопасности.
Я вспомнила, как Люк молча воткнул кинжал под челюсть кошки, без колебаний пронзив ее мозг.
— С Люком я тоже в безопасности.
— Он намного старше тебя. И не из твоей школы. — Последнее предложение звучало неуверенно. Она говорила наугад.
Я посмотрела маме прямо в глаза. В неуверенности заключалась ее слабость. Я столько раз начинала с ней спорить — и неизменно проигрывала из-за своей самоуверенности.
— Ты права. Он приехал на лето. И он старше меня. Но я не собираюсь делать глупостей.
Мама моргнула, похоже не зная, что сказать. Я никогда раньше не спорила с ней так аргументированно. Она все еще казалась молодой и красивой, но я увидела брешь в ее защите. Можно было подождать, пока она еще что-нибудь скажет, однако я решила закрепить победу.
— У меня всегда с собой телефон, ты можешь позвонить в любое время. Ты хорошо меня воспитала. Ты должна доверять мне.
Хорошо сказано, черт побери! Я спрятала улыбку за кружкой с какао. Убийственный аргумент.
Мама вздохнула.
— Наверное, ты права. Только обязательно предупреждай меня всякий раз, когда соберешься с ним гулять. — Она встала и пошла к раковине, чтобы сполоснуть кружку. Ее силуэт выделялся на фоне темного окна. — Что об этом думает Джеймс?
— Что ты имеешь в виду?
Она осуждающе на меня посмотрела.
— Дейдре, тебе хоть иногда стоит думать головой.
Одиннадцать
Мне снился Люк. Он сидел в своем верном Буцефале, опустив голову на руки, скрещенные на руле. Обруч на предплечье, его секрет, едва заметно блестел в темноте. Меня в машине не было; я словно превратилась в крошечную невидимку.
Его губы шевельнулись. Он едва слышно произнес:
— Я Люк. — Пауза перед следующими словами затянулась на часы. Бледный туман окружал машину, оставляя следы на стекле. — Минуло одна тысяча триста сорок восемь лет, два месяца и одна неделя. Пожалуйста, не забудь обо мне.
Туман обволакивал, будто завораживающая музыка, обещая покой умирающему человеку. Люк включил радио.
