Доктор Тэпрут понимающе улыбнулся.
— Ваши долги вошли в легенду, мой принц. — Он поднял руки, словно пытаясь обрисовать масштабы бедствия. — Но не нужно бояться, я человек цивилизованный. Мы, цирковые, не оставим раненого путника без помощи! Я поручу его заботам нашей милой Варги. Хотите выпить? — Тэпрут потянулся к ящику стола. — Можешь идти, Вальдекер. — Он махнул, выпроваживая человека со шрамами на лице, который на протяжении всего разговора смотрел на нас с молчаливым неодобрением. — Полоски, гляди-ка! И хорошие. У Серры есть черная краска. Топай к Серре. — Вернувшись взглядом ко мне, он выудил бутылку темного стекла, маленькую — самое то, чтобы яды хранить. — У меня есть чуток рома. Старого, еще времен крушения «Луны охотников», — притащили сборщики моллюсков с берега Андора. Попробуйте. — Он, словно по волшебству, извлек три серебряных кубка. — Вечно мне приходится сидеть и болтать. Тяжкое бремя, гляди-ка. Сплетни текут по моим жилам, и приходится подпитываться. Скажите, принц, здорова ли ваша бабушка? Как ее сердце?
— Ну, оно у нее есть, надо полагать. — Мне не нравилась его дерзость. А ром пах, словно мазь, приготовленная знахарем, или средство от простуды. Теперь, когда под задницей у меня была табуретка, над головой — шатер, а мое имя и положение — известно, я стал чувствовать себя… собой. Пригубил ром — и чуть не проклял себя за это. — Впрочем, как оно работает, я не в курсе.
Мне было трудно представить, чтобы бабушка страдала от телесных недугов. Она была высечена из скалы и наверняка всех нас переживет. Так говорил отец.
— А ваши старшие братья? Мартус, кажется, и Дарин? Мартусу, должно быть, скоро исполнится двадцать семь, недели через две, да?
— Гм. — Да чтоб мне еще их дни рождения помнить! — Ну, они неплохо поживают. Мартус, конечно, скучает по кавалерии, но он-то хоть побывал там.
— Конечно, конечно.
Руки Тэпрута не знали покоя, они словно выхватывали из воздуха кусочки информации.
— А ваш двоюродный дед? У него всегда было слабое здоровье.
— Гариус?
Про старика не знал никто. Я даже не знал, что это мой родственник, на протяжении первых лет, что приходил навещать в башню, где его держали. Я пробирался через окно, чтобы никто не заметил. Двоюродный дед Гариус дал мне медальон с портретом матери. Мне было лет пять-шесть, наверно. Да, вскоре после того, как Молчаливая Сестра коснулась меня. Тогда я называл ее женщиной с бельмом. У меня потом месяц были припадки. Я нашел старого Гариуса случайно, когда был маленьким, — забрался в комнату и обнаружил, что она не пуста. Он напугал меня — весь скрюченный каким-то неестественным образом. Не злой, но… неправильный. Я боялся заразиться, вот в чем дело. И он это знал. Гариус хорошо понимал, что творится на душе у человека, даже у ребенка.
— Я таким родился, — сказал он. По-доброму ведь сказал, пусть я и смотрел на него тогда как на воплощение греха. Череп у старика был шишковатый, словно переполненный, неправильной формы, как картофелина.
Он полулежал в постели, рядом в пыльных лучах стояли на столике кувшин и кубок. Никто не навещал его в этой высокой башне, только сиделка следила за чистотой и иногда маленький мальчик забирался в окно.
— Родился таким — сломанным. — Каждое предложение вырывалось с тяжелым дыханием. — У меня был близнец, и, когда мы родились, нас пришлось разнять. Мальчик и девочка, первые сиамские близнецы разного пола, как говорили. Нас разделили, но неудачно. И я… стал вот таким. — Он поднял скрюченную руку явно геркулесовыми усилиями.
Гариус вытащил руку из-под покрывала, напомнившего мне погребальный саван, и дал мне этот медальон, дешевенький, но с портретом моей матери, таким прекрасным и живым, что можно было поклясться — она смотрит прямо на меня.
— Гариус, — согласился Тэпрут, нарушая тишину. — А я-то и не заметил, как она воцарилась.
Я отбросил воспоминание.
— Неплохо себя чувствует. — Я хотел сказать, что это не его дело, но, когда ты далеко от дома и беден как церковная мышь, стоит поумерить гордость. Гариус был единственным, на кого я находил время. Он не мог выйти из комнаты, разве что кто-нибудь взялся бы его вынести. И я заглядывал в гости. Возможно, это была единственная обязанность, которую я соблюдал. — Вполне неплохо.
— Хорошо, хорошо. — Тэпрут заломил руки, словно выжимая одобрение. Его пальцы были бледными, слишком длинными. — И, хаульдр Снагасон, как там на Севере?
— Холодно и слишком далеко.
Снорри поставил пустой кубок и облизал зубы.
— А Уулискинд? Все еще прекрасен? Рыжие дойные козы на склонах Скраа, черные, для шерсти, — на хребтах Нффлра?
Снорри прищурился, возможно думая, не читает ли директор цирка его мысли.
— А вы… были в Уулискинде? Ундорет запомнили бы цирк, но о солоне я до сегодняшнего дня не слышал. Да, кстати, — надо бы на него посмотреть.
Тэпрут улыбнулся — узкие ровные зубы, тонкие губы. Он снова откупорил ром и собрался наполнить наши кубки.
— Простите, но вы же видите, как я веду дела: прислушиваюсь, задаю вопросы, храню любую частицу информации. — Он постучал себя по лбу. — Здесь. Гляди-ка!
Снорри поднял перед собой кубок здоровой рукой.
— О да. Рыжие козы Скраа, черные — Нффлра. Хотя пасти их больше некому. Пришли черные корабли. Мертвые с Затонувших островов. Свен Сломай-Весло навлек на нас такую участь.
— А-а! — Тэпрут кивнул, сложил пальцы домиком, поджал губы. — Тот, из Хардассы. Жестокий человек. Боюсь, недобрый. — Его слова сопровождались взмахами бледных рук. — Возможно, у коз, рыжих и черных, теперь новые пастухи. Парни Хардассы.
Снорри выпил свой ром и положил отравленную руку на стол — ножевая рана являла собой воспаленную сочащуюся щель между сухожилиями.
— Почини меня — и сможешь изменить эту историю, циркач.
— Всенепременно. — На лице Тэпрута мелькнула улыбка. — Лечи или убей — наш девиз. Гляди-ка. — Его руки порхали вокруг руки норсийца, не касаясь, но следуя линии разреза.
— Иди в фургон Варги. Самый маленький, с красным кругом на боку. Там, неподалеку от ворот. Варга промоет рану, зашьет, перевяжет. Ее припарки — самые лучшие. Гляди-ка! Даже старая рана пройдет.
Снорри встал, и я собрался вслед за ним. Это уже превратилось в привычку.
— Не останетесь, принц Ялан?
Тэпрут не поднял глаз, но что-то в его тоне остановило меня.
— Найду тебя позже, — сказал я Снорри. — Зачем смущать тебя — еще ж обрыдаешься, когда Варга примется за работу. И слона не пропусти. Они зеленые и любят мясо викингов.
Снорри фыркнул и выскочил на солнце.
