Я проверил у Ворона пульс. Нормальный. Он выглядел совершенно здоровым. Робко, как только мог, я попросил:
— А не могли бы вы то же самое сделать и с остальными? Мы ведь всё равно пока ждём.
Он посмотрел на меня таким взглядом, что кровь застыла у меня в жилах. Но сделал, как я просил.
— Что произошло? Что ты тут делаешь? — Ворон нахмурился, глядя на меня. Потом память вернулась к нему. Он сел.
— Зуад… — он огляделся.
— Ты вырубился на два дня. Они разделали тебя, как гуся. Мы не думали, что ты выкарабкаешься.
Ворон ощупал свои раны.
— Что происходит, Каркун? Я должен был быть мёртв.
— Ловец Душ послал своего друга. Меняющего. Он и починил тебя.
Он всех тут починил. Было трудно продолжать ужасаться, глядя на человека, который нам помогает.
Ворон, покачиваясь, поднялся на ноги.
— Этот поганый Кукурузник. Он всё устроил, — в его руке опять появился нож. — Чёрт, я слаб, как котёнок.
А я удивлялся, почему это Кукурузник так много знал о нападавших.
— А, это не Кукурузник, Ворон. Кукурузник мёртв. Это Меняющий делает вид, что он Кукурузник.
Ему, впрочем, не приходилось делать вид. Он был настолько похож, что мог обдурить и родную маму Кукурузника.
Ворон опять присел рядом со мной.
— Так что же происходит?
Я ввёл его в курс дела.
— Меняющий хочет проникнуть к ним, используя Кукурузника в качестве верительной грамоты. Они, наверное, уже доверяют ему.
— Я буду стоять прямо у него за спиной.
— Ему это может не понравиться.
— Меня не волнует, что ему нравится. На этот раз Зуад не уйдёт. Он задолжал слишком много, — его лицо смягчилось и погрустнело. — А как Душечка? Она уже знает о Щелчке?
— Наверное, нет. В крепость никто не ходил. Элмо решил, что может здесь делать всё, что захочет, пока всё это не закончится и ему не придётся встретиться с Капитаном.
— Хорошо. Насчёт этого у меня с ним споров не будет.
— Меняющий — не единственный из Поверженных в городе, — напомнил я ему.
Меняющий говорил, что чувствует Хромого. Ворон пожал плечами. Хромой ничего для него не значил.
Изображение Кукурузника направилось к нам. Мы поднялись. Я немного дрожал, но смог заметить, что Ворон тоже слегка побледнел. Хорошо. Он не всегда остаётся холодным и бесчувственным, как камень.
— Ты будешь меня сопровождать, — сказал он Ворону. Затем пристально посмотрел на меня. — И ты. И сержант.
— Они знают Элмо, — возразил я.
Он только криво усмехнулся.
— Вы будете выглядеть повстанцами. Только кто-нибудь из Круга смог бы заметить подлог. Ни одного из них в Весле нет. Повстанцы тоже озабочены прежде всего своей личной выгодой. Мы воспользуемся их ошибкой. Тем, что они не вызвали подмогу.
Меняющий поманил Одноглазого.
— Что с полковником Зуадом?
— Ещё не помер.
— Он упрям, — сказал скупой на комплименты Ворон.
— Добыли какие-нибудь имена? — спросил меня Элмо.
У меня был целый список. Элмо остался доволен.
— Пойдём-ка, — сказал Меняющий. — Пока не ударил Хромой.
Одноглазый выдал нам пароли. Напуганный и убеждённый в том, что не готов к этому, я ещё более был уверен, что не испытываю никакого желания войти в число тех, кого отобрал сам Меняющий. Тем не менее я устало потащился вслед за Поверженным.
Я не заметил, как это произошло. Я только поднял глаза и увидел, что меня окружают незнакомцы. Я что-то злобно пробормотал Меняющему в спину.
Ворон засмеялся. И тогда до меня дошло. Меняющий накрыл нас своими чарами. Мы все были в высоких чинах людей повстанческого племени.
— Ну, и кто же мы? — спросил я.
Меняющий указал на Ворона.
— Твёрдый, член Круга. Шурин Кочерги. Они ненавидят друг друга так же, как Ловец и Хромой.
Теперь Элмо.
— Майор Риф, начальник штаба Твёрдого. А ты — Мотрин Ханин, самый злобный из когда-либо существовавших убийц.
Мы ничего не слышали ни об одном из них, но Меняющий заверил нас, что их присутствие не вызовет вопросов. Твёрдый постоянно мотался по Форсбергу и за его пределами, осложняя жизнь брату своей жены.
Хорошо, подумал я. Всё здорово и прекрасно. А вот как насчёт Хромого? Что мы будем делать, если появится он?
Люди, которые держали полковника Зуада, были скорее смущены, чем удивлены, когда Кукурузник объявил о прибытии Твёрдого. Они торопились выслужиться перед Кругом и не задавали вопросов. Очевидно, у настоящего Твёрдого был отвратительный и непредсказуемый характер.
— Покажите им узника, — сказал Меняющий.
Один из повстанцев одарил Меняющего взглядом, который говорил: Ну, погоди же, Кукурузник.
Здесь была просто целая толпа повстанцев. Я почти слышал, как Элмо разрабатывает план нападения на это место.
Они провели нас в подвал, через хитро запирающиеся двери, а потом ещё ниже, в помещение с земляными стенами и потолком, подпираемым разными стойками и брёвнами. Казалось, вся эта обстановка создана чьим-то дьявольским воображением.
Камеры пыток, конечно, существуют, но основная масса людей их никогда не видела. И поэтому они никогда по-настоящему в них не верили. Я тоже до сих пор ни разу не видел ни одной.
Я осмотрел все приспособления, посмотрел на Зуада, привязанного к огромному, причудливой формы стулу и удивился, почему Леди считают такой уж злодейкой. Повстанцы говорили, что они добрые ребята, которые борются за права, свободу и достоинство человека, но их методы были ничем не лучше, чем у Хромого.
Меняющий шепнул что-то Ворону. Тот кивнул. Я подумал, а как же мы будем улавливать намёки и понимать друг друга? Мы почти ничего не отрепетировали. А эти люди ждут, что мы будем действовать как Твёрдый и его головорезы.
Мы сели и стали наблюдать за допросом. Наше присутствие ещё больше подстегнуло палачей. Я закрыл глаза. Ворон и Элмо были менее чувствительны.
Через несколько минут Твёрдый приказал майору Рифу что-то кому-то передать. Я уже не помню подробностей. Я только чувствовал, что потихоньку схожу с ума. Элмо нужно было выбраться обратно наружу, чтобы он смог организовать облаву.
Всё зависело от Меняющего. Мы должны были сидеть тихо, пока он не подаст нам знак. Я приготовился действовать. Когда Элмо перекроет всё на верху и паника распространится до самого низа, придётся пошевеливаться. Тем временем мы наблюдали за истязанием полковника Зуада.
Хотя по полковнику это не особенно было заметно, но палачи уже поработали над ним. Я думаю, любой бы выглядел опустошённым и съёжившимся, попади он к ним в руки.
