Голос его говорил: обижайся не обижайся, а дело есть дело.
Впрочем, Хасмаль не мог найти в своей душе понимания.
Бандиты отошли достаточно далеко, увлекая за собой пленника. Где-то по пути один разбойник без всяких просьб принялся извиняться за то, что его ведут так долго: дескать, если запашок донесется до дороги, то уж власти-то его точно учуют. Он не сказал запах трупа,однако в пояснениях не было нужды. Хасмаль понял, что представляет собой живой труп. Он наконец сдался, утратив любые надежды, и обмяк, предоставив бандитам возможность самим тащить его вперед. Он прекратил всякое сопротивление. И в этот самый миг до его слуха донеслось пение. Сперва ему показалось, что он слышит голоса кейриев,до срока начавших напевы, которые будут сопровождать его путешествие в Край Тьмы; однако же кейриипели только усопшим, но не живым, и кое-кто из разбойников вздрогнул, услышав подобные звуки.
– Боислы?—шепнул кто-то.
Боислами назывались огромные, волосатые лесные твари; приняв человеческое обличье, они заманивали к себе обреченных на смерть путешественников... Хасмаль не стал бы клясться, что подобных созданий не существует – в конце концов, он видел куда более страшные вещи собственными глазами, – однако ему еще не доводилось слышать, чтобы боислов обнаруживали в цивилизованных краях. Кроме того, никто не упоминал, что эти существа поют.
– Охотники, наверно, – предположил рядом некто, также стараясь не возвышать голос.
Но тут откуда-то прилетел припев, а с ним ласковый минорный писк палочки-флейты.
Кхаадаму, кхаадамас, мерикаас чеддае
Аллелола во садее.
Эмас авесамас беторру фаэддро
Комосум кхаадаму жи.
– Нет, – ухмыльнулся вождь, словно леопард, наткнувшийся на стадо коз, которое отбилось от пастуха. – Это Гирусы; клянусь Коцем, первая удача за сегодняшний день.
Разбойничье счастье сулило Хасмалю половину удачи. Прекрасную песню выводил звучный и трепещущий баритон, в голосе звучали боль и утрата, но, услышав ее, Хасмаль мог опечалиться еще больше, только если бы при первых звуках разбойники потащили его к ближайшему дереву. Ну а пока он мог надеяться в равной степени на оба исхода: на возможное избавление от смерти и весьма вероятное низвержение в ад.
Гирусы,сказал разбойник, точнее – отвратительные Гиру-налле: целый народ, занятый грабежом, более утонченным и организованным, чем придорожный; известные всей Ибере и за ее пределами конокрады и воры, специализировавшиеся на собаках, самоцветах и редких металлах, знаменитые лжецы и карманники, утверждавшие, что некогда им принадлежала власть над всей Иберой; самое главное – как утверждали ночные шепотки, произносимые за глухими ставнями и запертыми дверями, – похитители детей, юных женщин и симпатичных парнишек; работорговцы, кои без зазрения совести сбывали этот товар и не испытывали особых угрызений совести в отношении того, куда, кому и зачем они его продают. По мнению Хасмаля, люди, имевшие дело с Гиру-налле – не утруждавшие себя лицензиями покупатели, приобретавшие рабов, не уплачивая налогов и не оформляя бумаг, – шли на это лишь потому, что нуждались в легко ликвидируемых невольниках. Хасмаль знал, что повешение – далеко не самая тяжелая смерть; попав в отнюдь неласковые руки Гиру, он мог в итоге ознакомиться с одним из непростых ее вариантов.
Впрочем, выбора у него не было никакого. Разбойники снова потащили его вперед – уже более быстрым шагом, а вожак их начал посвистывать: долгая затихающая нотка, два коротких резких и возвышающихся свиста, а затем трель. Пока грабители спешили вперед, он повторил свой сигнал не менее трех раз, а на четвертый добавил целую птичью песню, хотя рожденный в городе Хасмаль не имел ни малейшего представления, голосу какой птицы подражает главарь. Когда разбойник умолк, на окрестных деревьях, где только что царили тишина и покой, зашевелились. Из-за ствола громадного фикуса вышел человек – бледнокожий, сплошь покрытый веснушками и светлоглазый. Заплетенные в сотни косичек рыжие волосы достигали талии, усы также были заплетены и украшены на концах золотыми бусинками. Он улыбнулся, блеснув в лесном полумраке золотыми зубами. Конечно же, это был Гиру-налле. Хасмаль охотно заплакал бы, если б не подумал, что сей поступок ухудшит его положение. Остальные Гиру, засевшие вокруг, не стали выходить из укрытий, но Хасмаль чувствовал: их здесь предостаточно. И все до одной стрелы были направлены прямо в его почки.
Обнявшись с предводителем разбойников, Гиру сказал:
– Тра метакгли, ваверрас ама Талларфа ахаава?
Захохотав, предводитель хлопнул Гиру по спине.
– Аллему кхееторрас саммес файен цеоррей ллосади, во ему аве. Хайки тахафа кхааррамас салледро.
Он указал подбородком на Хасмаля.
– Тхо фегрро авомас хото? Хитту?
Хасмаль понял большую часть разговора. Гиру торговали и антиквариатом, и он слышал их деловые беседы с отцом с того дня, как начал ходить. Хасмаль вообще-то не предполагал, что будет когда-нибудь слушать разговор на шомбе, являясь предметом сделки, однако такова жизнь. Слова Гиру переводились примерно так: «Какая счастливая встреча, старый козел! Что ты хочешь продать мне?»
Вор на чудовищном жаргоне ответил ему: «Брат мой, я нашел на дороге восхитительного раба, и хозяина рядом с ним не было. Что ты дашь мне за него? Давай поторгуемся».
Гиру нагнулся и посмотрел сверху вниз на Хасмаля, поднял брови и выпятил губы. Он обошел вокруг пленника, изучая его со всех точек зрения, потом вернулся, сел перед ним на корточки, пренебрежительно фыркнул и подверг лежащего тщательному визуальному осмотру, от которого покраснел бы и жеребец. Наконец, поднявшись, он обратился к предводителю:
– Что ж, действительно неплох. Мышцы вроде бы есть. Только вдовицам его не продашь – хрен как у комара – и на рынке мальчишек не пойдет по той же причине.
Воры захохотали, веселое ржание послышалось и с деревьев, где засели спутники Гиру.
– Сойдет только в качестве работяги, а за них дорого не дают.
Предводитель разбойников воззрился на Хасмаля и сообщил:
– Ты ему понравился. Он сказал, если ты вставишь девственнице, она все равно останется непорочной. Он думает, что с твоей помощью можно нажиться, делая детей чудесным образом.
Хасмаль не счел нужным выказывать свое понимание того, что действительно сказал Гиру, и ответил на иберанском:
– Вот и хорошо. Радуйся, что это не тебя продают. Кому будет нужен евнух, совсем лишенный этих предметов.
Главарь бросил на него гневный взгляд, прочие же разбойники – и кое-кто из Гиру – расхохотались. Повернувшись спиной к Хасмалю, он спросил:
