Массивное здание из красного кирпича с тремя куполами выскочило из-за деревьев как-то внезапно. Ага, вот, собственно, и старая церковь. Похоже, что не действует — креста нет, в передней стене пролом, будто каким-то снарядом попали. Впрочем, может и так и было, я ведь до сих пор так и не узнал, что тут произошло такое...
— Туда сворачивай! — Гиена вытянул руку мимо моего уха и показал пальцем. Но я уже и так видел, куда. Свороток был вполне приличный, дорога вымощена кирпичом, даже фонарь какой-то светится. Свет правда был какой-то странный, будто слишком яркая гнилушка.
Чуть дальше возвышалась вышка, из которой неприветливо торчало дуло станкового пулемета. И маячил силуэт человека еще.
— А точно патронов нет? — спросил я. — Он ведь нас в решето превратит, я даже на клаксон нажать не успею.
— Кто? — Гиена захохотал своим мерзким смехом. — Там нет никого, человек из фанеры вырезан. Чисто для вида.
— Умно! — я хохотнул. Выглянул в боковое окно, когда вышку проезжал, и точно. Плоская фигура стрелка-то, не соврал Гиена.
— Теперь вон туда, к воротам, — Гиена снова ткнул пальцем. — Пырьев мой лепший кореш, он точно не сдаст. Особенно если по хозяйству чем-нибудь поможем, или дробовик лишний отдадим. Вы же забрали дробовики Беков?
— Спрашиваешь, — вместо меня ответила Натаха. Блин, а я вот даже не подумал ведь собрать трофеи!
Сбавил газ, затормозил у деревянных ворот из потемневших досок. Выдохнул. Ушли. Получилось. Прикрыл глаза. Машина качнулась, сзади хлопнула дверь кузова. Расслабляться, правда, было еще рановато. Хрен его знает, куда нас притащил Гиена. Сомнительный друг пока что, мало ли, что у него на уме... Я ведь его едва не убил несколько часов назад.
Гиена протопал к воротам. Дробовик за спиной. Шагает уверенно, не скрывается. Постучал кулаком несколько раз. Внутри сонно забрехала собака. Потом створка ворот слегка приоткрылась, Гиена через щель с кем-то перебросился несколькими словами. Зазвенела цепь, створки ворот распахнулись. Гиена махнул рукой заезжать и отошел в сторону, давая дорогу.
Я снова нажал на газ и осторожно въехал во двор. Остановился рядом с обшарпанным грузовичком незнакомой конструкции. Старый, кузов собран из разнокалиберных досок, левого крыла нет, на водительской двери здоровенная клякса ржавчины. Заглушил мотор и вышел наружу.
Колени откровенно подрагивали, в голове после тряской дороги шумело, во рту пересохло настолько, что даже сплюнуть было нечем.
От ворот подошел невысокий коренастый мужичок. От него разило перегаром, глаза заплывшие, на голове — ободранная шапка-ушанка, из потертого драпового пальто когда-то зеленого цвета торчит круглое пузико. Рожа тоже круглая, под носом дурацкие жидкие усики.
— Кузьма, — низким басом сказал он и протянул мне пятерню. Рука была грязноватой, в мозолях и ссадинах, под ногтями — черная грязь. Похоже, на сельхозработах мужичок подвизается, когда не бухой.
— Богдан, — я ответил на рукопожатие и кивнул.
— Знатная машинка, — Кузьма поцокал языком. — У Матонина чи шо угнал?
— Типа того, — я кивнул.
— Надо ее в сарай загнать, чтобы не заметили, — Кузьма почесал щетину на щеке. — Потом на запчасти разберем, и следов не найдут...
Вдаваться в полемику о дальнейшей судьбе нашего транспортного средства я не стал. Вместо этого осмотрелся. Приземистый длинный одноэтажный дом, загибающийся буквой «П». Похож скорее на школу или больницу. Возможно, когда-то так и было. Чуть дальше к реке — полуразвалившаяся водонапорная башня. Длинный хлев из потемневших досок, собранный явно из говна и палок. Длинные грядки. Хрен знает, что там на них растет, я вообще не спец в сельском хозяйстве.
— Епифан спит еще? — спросил Гиена.
— А то, — сказал Кузьма. — Вчерась накатили до изумления, его даже Настасья оглоблей в дом загоняла. Так он меня оставил на воротах, а сам спать завалился. Если до полудня проснется, то ярила от удивления с неба рухнет.
— Тогда мы тож завалимся, — сказал Гиена и потянулся. — А пожрать чего есть? И самогонки я бы тоже хряпнул.
Я слушал, как они перебрасываются словами и чувствовал, как напряжение меня медленно отпускает. Натаха безмятежно зевнула. Бюрократ тоже выбрался из кузова. Лицо его было бледно-зеленого оттенка, на скуле цвел разными оттенками фиолетового свежий синяк. Ночью я его не заметил. Было уже светло, с реки ползли щупальца рассветного тумана, зябкий воздух забирался под пиджак. Я поежился.
Похоже, правда отпускает. Холод, вон чувствую, при упоминании еды желудок опять вспомнил, что он существует, и с готовностью заурчал.
— Степа, а где батя-то твой? — спросил Кузьма, пошевелив белесыми бровями и сунул руку в карман пальто. Достал оттуда короткий чинарик, рассмотрел его со всех сторон и удовлетворенно хмыкнул.
— Убили батю вчера, — Гиена сплюнул. — Всех убили, я только остался. И Аркаша-мудак. Встречу гада, придушу голыми руками!
— Ох ты ж... — Кузьма хлопнул себя руками по ляжкам. — Так надо за упокой свечку сходить поставить... И самогоночки накатить... Вы пока топайте в дом... Хотя нет, лучше в хлев, еще Настасью разбудите. Я пока сгоношу вам пожрать чего... Только давайте сначала машину вашу отгоним.
Кузьма затоптался на месте, видимо решая, к какому делу ему приступить сначала — бежать за едой и бухлом, открывать ворота сарая или он еще что-то забыл важное.
В хлеву возмущенно замычала разбуженная корова.
— Кого, блять, тут принесло до рассвета?! — в распахнувшейся двери возник женский силуэт весьма героических очертаний. А в руках она держала героических же размеров четырехствольное ружье. — С кем это ты опять накатывать собрался, Кузька?! Я, блять, вас алкашей всех сейчас на корм свиньям пущу, повадились они, медом им тут намазано, суки...
Глава 13. А что, так можно было?
— Эй, Настасья, да ты что? — виновато проговорил Гиена, но при этом торопливо поднял руки вверх и сделал мне «страшные глаза». Я тоже с готовностью вытянул вверх ладони. Мало ли, что тут. Может правила игры, а может хозяйка и впрямь дамочка нервная, сначала стреляет, потом спрашивает. — Это же я, Степан Кулема! Не признала? Смотри, какую я тебе машину привез сегодня...
— Ну-ка не шевелись, бородатый, — Настасья угрожающе дернула ружьем. — Девка кто? Рыжая... Ты Холера что ли? Которая с площади убёгла вчера?
— Натаха я. Ну да, Холерой тоже называют.
— Чудно... — Настасья хмыкнула и опустила ружье. — Это что ли вы у Матонина машину угнали?
«Похоже, этот „Руссо-балт“ и правда лучше на запчасти пустить, — подумал я. — А то его что-то тут каждый селянин знает. Не считая каждой селянки...»
— Ага, его, — сказал я, осторожно опуская руки. — Он нас хотел на корм зверинцу пустить, а мы убежали. Степан помог, — и киваю в сторону Гиены.
Тот оскалился и снова издал свой мерзкий кашляющий смех.
— А усадьбу вы его не спалили случайно? — Настасья шмыгнула носом, спустилась с крыльца и поставил свое гигантское ружье, прислонив к стене дома.
Я сначала хотел ответить, но Гиена ткнул меня локтем в бок, и я осекся. Настасья обошла кругом машину, поцокала языком, шикнула на Кузьму, когда тот открыл рот. Он сразу пришиблено втянул голову в плечи.
— В хлев поди хотел гостей отправить, забулдыга приблудный, — бормотала Настасья себе под нос. — Никакого понимания... Надо скотину подоить. Корма задать. Борщ вчерашний вроде оставался еще, есть поди хотят, щеки ввалились вон. Отогнать машину бы в сарай, а то увидят на нашем дворе, хату спалят, угольков не останется...
Кузьма на цыпочках пошел к сараю, откинул деревянную задвижку, распахнул двери. Подошел ко мне.
— Там справа хлам всякий свален, ты смотри, аккуратнее, — прошептал он мне на ухо.
Я снова сел за руль и аккуратно загнал «Руссо-балт» в сарай.
Честно говоря, я уже не очень понимал, что происходит. Ясно было только одно — наконец-то ничего опасного или двусмысленного. Меньше чем через четверть часа Настасья загнала нас в дом, плюхнула на стол кастрюлю с вчерашним борщом и несколько подсохших горбушек. Отогнала половой тряпкой пытавшегося увязаться за нами Кузьму. И ушла куда-то по своим делам.
