…Княжич Арафор, как уже давно сказали Гараву, на своего отца — тот был светловолос, редкая вещь в династии князей Артедайна, потомков нуменорских Верных! — похож не был. В принципе Гарав подумал бы, что это дальний родич Эйнора. Арафору было лет двадцать, не больше; высокий, темноволосый, быстрый, с повелительными жестами и жёсткой речью, он по-приятельски приобнялся с Эйнором, кивнул оруженосцам, показав рукой, чтобы поднялись с колена и, выслушав короткий рассказ на квэнья, поморщился:
— Они стоят дальше по берегу Буйной и никуда не идут. Две других армии — чуть меньше — напротив Форноста и на севере нагорий, почти у залива Форохел. Четвёртая — в Карн Думе… откуда ты так счастливо выбрался. — Арафор улыбнулся, и Гарав с Фередиром напряглись — им одновременно почудилось в этих словах княжича что-то вроде подозрительного упрёка Эйнору. Но Эйнор засмеялся, и Арафор весело сказал мальчишкам: — Не поднимайте шерсть на загривках, titte huani. Я сказал то, что сказал, и второго дна у моих слов нет… Ты останешься ночевать? — снова повернулся он к Эйнору. — Я прикажу разбить шатёр.
— Нет, благодарю, — покачал тот головой (оруженосцы разочарованно засопели в унисон). — Раз уж меня занесло сюда — загляну в Пригорье… по делам. А оттуда спущусь по Барандуину прямо в Зимру.
— Как знаешь, — развёл руками Арафор. — Нужны деньги или припасы? — Эйнор снова покачал головой. — Я провожу вас сам…
…И он правда проводил — не меньше лиги ехал впереди рядом с Эйнором (они о чём-то говорили на квэнья), следом — Гарав с Федериром и трое оруженосцев Арафора (двое чуть младше его самого, один — в возрасте Гарава), дальше — два десятка конных из личной сотни княжича. Оруженосцы тоже не молчали — и Гарав подумал, что если все они похожи на этих и на Фередира, то, наверное, общаться с ними будет легко, надо только поглубже вникнуть в темы коней и охотничьих собак и привыкнуть, что женщин часто обсуждают вовсе не «куртуазно»… Ну а про оружие он и сейчас мог говорить свободно и даже поспорил с одним из оруженосцев насчёт харадримских клинков, про которые тот говорил, что хороших харадримцы просто не привозят — Гарав же был уверен, что и не надо, потому что тамошняя сталь в первый же мороз подведёт.[21]
Потом кто-то в конвое начал песню — древнюю, в которой были слова «Пускай рыдают вдовы, пускай горит земля — шагают легионы Золотого Короля!». На него было зашикали, но Арафор крикнул, не поворачиваясь:
— Пусть!
По выжженной равнине марширует легион!
Мы — воины стальные,
Потомки Трёх Племён!
Даст дикарям неверным порядок и закон
Наследник Рода Бэора —
Король Ар-Фаразон![22]
— гремело в лесу над Трактом…
… — А как княжич нас назвал? — спросил Гарав, когда они разъехались — уже под луной, ущербной, но яркой, на распутье, где от Тракта уводили несколько тропинок, — и княжеский конвой исчез в тенях. — Это… titte huani, — повторил он.
— Щенята,[23] — усмехнулся Эйнор. — Ты обиделся?
— Нет, — пожал плечами Гарав. «Я не обиделся даже на то, что ты меня высек», — хотел сказать он, но не сказал, хотя это было правдой.
А Фередир не без лукавства спросил:
— Эйнор, а мы успеем в Пригорье до лоэндэ?
В воздухе свистнул повод, но Фередир ловко уклонился, вскочил обеими ногами на седло и крикнул, пружинно выпрямившись:
— Хэй!
Азар прижал уши, всхрапнул и рванул вперёд, унося хохочущего мальчишку, который ещё и пританцовывал на седле в галопе. Эйнор и Гарав засмеялись.
— А что такое лоэндэ? — спросил младший оруженосец.
— День летнего солнцестояния, — ответил Эйнор. И замолчал. Но молчал он, чему-то улыбаясь — не похоже на себя, почти рассеянно.
* * *
На пятый день пути по Тракту — очень быстрой скачки, можно сказать — они остановились в «Гарцующем пони» в третий раз за это путешествие (Гарав — во второй в жизни). При виде Гарава Наркисс окаменел лицом и за ужином предусмотрительно подал в кружке Гарава воду. Лично.
Гарав рассмеялся и попросил прощения. После чего чокнулся с трактирщиком двумя полными — с верхом, с белой шапкой — кружками пива и пообещал, если у почтенного Наркисса будет такое желание, спеть для гостей в любой вечер, как только хозяин скажет…
Впрочем, в трактире остановились только они вдвоём. Эйнор объявил, что оставляет Фиона на их попечение и вернётся через пять дней. Оруженосцы сделали Уверенные В Правоте Господина Лица и расхохотались только когда Эйнор ушёл.
Погода стояла уже совершенно летняя — жара, солнечно и празднично. Пригорье готовилось к дню солнцестояния серьёзно, как готовятся люди к празднику в мире, где праздников вообще-то не очень много. Другое дело, что оруженосцев никто не звал праздновать — они были хоть и уважаемыми, но чужаками, а в этом удалённом месте такие праздники всё ещё носили отпечаток древнейших ритуалов местами с жутковатым оттенком — вроде тех историй, которые любил рассказывать Фередир.
Да, если честно, они не особо и настаивали на участии в местных праздниках. Можно было спать до боли в спине, есть от пуза, фехтовать, стрелять в цель, бороться и драться с Фередиром, не носить доспехи, ходить босиком, кататься по окрестностям и купаться в речке — что ещё-то надо? Правда, Гарав нет-нет, да и порывался уточнить, где там Эйнор и как выглядит его девушка, но Фередир махал рукой и делал секретное лицо: мол, не наше дело. Гарав решил, что и правда — не наше, и был благодарен Фередиру за то, что неунывающий дружок отвлекал его — наверное, неосознанно, но «конкретно»! — от мыслей о Мэлет. Мальчишка подозревал, что дикая тоска, испытанная во время отъезда и потом ещё несколько раз по ночам, тоска, от которой он один раз изгрыз в лохмотья край ремня конской упряжи, ещё неоднократно вернётся… но — не сейчас. Не сейчас. Не надо сейчас.
Заметил Гарав и то, как сильно изменился сам (хотелось надеяться, что изменения произошли и в росте, но увы — тайные тщательные измерения показали, что это по-прежнему задерживается). Движения стали экономно-плавными, а если нужно было действовать — мгновенными и как бы не зависящими от мыслей. Руки и лицо покрыл прочный тёмный загар того оттенка, который заставляет презрительно фыркать пляжных красавиц — некрасиво! Волосы окончательно выгорели и отросли совершенно по здешней моде, и в светлых лохмах, которые Гарав приучился по здешней манере часто расчёсывать простеньким деревянным гребешком, внимательный взгляд мог бы высмотреть седые волоски — немного, десятка два, но они были. Глаза смотрели на мир пристально и жёстко, если только кому-нибудь не удавалось мальчишку рассмешить (чаще всего это был Фередир) — казалось, они никогда не мигают. Пашка и раньше был худощав; Гарав стал похож на скруток жгутов мышц и жил — куда ни ткни, встретишь прочную броню. Ничего культуристского в этом не наблюдалось, но — хотя Гарав и не задумывался о такой глупости — мальчишка легко переломал бы кости двум-трём «качкам» даже постарше себя. На плече так и остался широкий неровно заживший шрам от сабли вастака. (А ещё два шрама обещали остаться на спине… куда деваться?) Помимо этого мальчишке полюбилось драться — они с Фередиром дрались почти ежедневно, деловито и до крови. Просто так. Ради интереса. Фередир был сильней, выше и легко перенимал известные Пашке и неведомые здесь приёмы. А Гарав ничего и не имел против…
