До сего дня непреодолимое стремление к небу всего раз обернулось для гения звонкой монетой, — минувшей осенью, когда на неделе авиации в Киеве он получил первый приз — 500 рублей. Да и в намерении знаменитой певицы-танцовщицы-поэтессы стать авиатриссой не было ничего необычного. Первыми на модный аэроспорт отреагировали первые модницы и дамы от искусства. Первой в мире женщиной, поднявшейся в воздух, стала французская актриса Элиза де Ларош, которая заняла в 1910 году четвертое место на воздушных соревнованиях в Санкт-Петербурге и удостоилась личной беседы с Николаем ІІ, восхищенным ее храбростью. А не далее чем в прошлом году «Вестник воздухоплавания» опубликовал изящную новость: «Любимица петербургской публики певица Молли Море сдала пилотский и окончательно бросает сцену, решив полностью посвятить себя авиации».
Но в тот нереально далекий зимний день Даша Чуб еще не помышляла о перемене участи. Отложив очередное интервью певички Море, лжепоэтесса лишь понимающе хмыкнула: «Ясное дело. Здесь эстрадные певцы не то, что у нас. Они — третьесортные звезды. Вот она в самолет и полезла». По той же причине бывшая в ХХІ веке талантливой певицей-неудачницей Чуб зарубила начатую в Прошлом удачную певческую карьеру и полезла в седло Пегаса.
О первых сестрах Икара, покорительницах пятого океана, корреспонденты писали с куда большим экстазом, чем об эстрадных певуньях. Их фото в лиловых бархатных брюках и экстравагантных шальварах публиковали на обложках журналов. Но оседлавшей крылатого коня Даше удалось воспарить выше летающей Молли — до олимпийских небес! Как только на ее первой (украденной у Ахматовой) книге просохла типографская краска, она стала властительницей дум и душ и забыла свои соловьиные мечты. И на Куреневский аэродром Дашу Чуб привела не столько детская мечта о полетах, сколько продиктованный породившим ее веком нервный закон шоу-бизнеса: «постоянно пиарить».
Первым делом, пользуясь пушистой зимой, лжепоэтесса заказала Сикорскому аэросани с винтом, изобретенные им в двадцать лет, и принялась разъезжать по Городу в самоходной коляске к радости ребятишек и репортеров, немедленно испестривших ее именем передовицы газет. Неменьший восторг вызвала у борзописцев дружба «нашей прелестной богини» с «нашим талантливым изобретателем первого оригинального русского аэроплана, не скопированного ни с чьей иностранной конструкции» и заявление Изиды: «Игорь собирает для меня новейший самолет. Скоро я буду летать…».
Затем Изида стала первою в Киеве женщиной, поднявшейся в воздух в качестве пассажира. Затем…
Но все это сталось весной. А до весны вроде бы неуместная в мужской мастерской самозваная ведьма стала неотъемлемой частью дружной компании. На удивление быстро разобравшись в недоступных дамскому уму технических тонкостях, она помогала им собирать аппарат С-6А. Она окрыляла их необъяснимо убедительной верой в будущее воздухоплавания. И, слушая фантастические прожекты их лидера о создании идеального воздушного корабля нового типа, приспособленного для длинных перелетов, способного поднять аж 61 пуд («Причем пассажиры, — уверял их Сикорский, — смогут свободно перемещаться в гондоле, не изменяя этим равновесие аэроплана, и управлять им будут одновременно два пилота!»), Изида не давала соратникам вставить ни одного ироничного слова, возбужденно восклицая в ответ: «Так и будет! Всего лет через сто самолеты будут огромными и будут перевозить сотни людей. Но самый первый большой самолет придумаешь ты. Ты — стопроцентный гений!» — добавляла она так страстно… что ближе к весне прочие обитатели куреневского сарая уже не сомневались: у «стопроцентного гения» и страстной Изиды роман.
И были правы.
Они не стали любовниками. («Мне 25 лет. Ты для меня еще маленький», — с ходу заявила Чуб 22-летнему недоучке-студенту). Но их накрыла любовь. Они говорили о лонжеронах, консолях, проволочных расчалках и профильных планках С-6А со страстью Ромео и Джульетты, расхваливающих тонкий стан и прелестные ланиты друг друга. Они спорили об увеличении удлинения верхнего крыла аппарата с энтузиазмом молодоженов в процессе обустройства своего первого семейного гнездышка, неутомимо передвигающих из угла в угол подаренный фикус. Они воспевали особенное место Города Киева и его несомненный вклад в развитие воздухоплавания с фанатизмом родителей, стоящих над колыбелью их первенца и сулящих ему вскорости пост премьер-министра, и прорицали великое будущее национальной авиации с восторгом влюбленных, провозглашающих, что их любовь бессмертна и не пройдет никогда!
Два месяца Изида Киевская, поэтическая слава которой уже прогремела на всю страну, и подающий надежды киевский авиаконструктор были не разлей вода. И когда в апреле их пути разошлись по разным руслам, разъединить их было уже невозможно.
* * *
В марте Игорь Сикорский представил киевской публике новый аппарат и после пробных полетов взял на борт двух пассажиров, включая первую поэтессу Империи.
Две недели спустя в Москве на Второй Международной Выставке воздухоплавания биплан Сикорского С-6А получил первый приз — Большую золотую медаль — а его создатель, 22 летний студент-недоучка, получил предложение занять должность главного конструктора авиационного отдела Русско-Балтийского завода. И когда Даша совершила свой первый публичный полет, в кармане ее друга уже лежал пятилетний контракт и газета «Голос Москвы», пропечатавшая интервью дерзкого гения, уверяющего уважаемую публику:
«В самом скором будущем авиация будет успешно конкурировать с такими способами сообщения, как поезд и пароход. Даже скорее, чем это принято думать!»
— А помнишь, — еще шире улыбнулся Дашин земляк, — как все тогда над моими словами смеялись? Считали их фантастикой. Особенно, когда я сказал: дайте большой тяжелой машине скорость, и вы пустите в воздух вагон! Все ученые авторитеты отвергали мою безумную идею. Говорили, что природа сама опровергает возможность создания подобного аппарата — не зря такие большие птицы, как страус, не могут летать. Когда «Илья Муромец» появился на фронте, немцы обозвали сообщенья о нем газетной уткой… Ты одна всегда в меня верила. И до сих пор веришь. Ты одна веришь в мой вертолет.
— Я — не считается, — честно призналась Даша. — Вот ты… Мы же с тобой с самых азов начали! Ты все нюансики мне рассказал, все примочки…
— Примочки? — Недоумение, смявшее лицо ее земляка, дало ей понять: он тщетно пытается вспомнить, о каких лечебных примочках у них шла тогда речь.
— Сколько же мы не виделись! — осознала лже-Изида. — Год? Два? Ты совсем отвык от меня.
