Эгин покрылся холодным потом. Утро было уже отнюдь не раннее. Жара и духотища. Типичное летнее утро в столице Варана. Но посреди варанского лета рах-саванну Эгину стало холодно. Холодно, словно бы он необратимо погружался в бездонную могилу ― на самое ледяное дно мироздания.
Пройдя по коридору и спустившись на деревенеющих от страха ногах в комнату прислуги, Эгин обнаружил самое худшее.
Дверь была не заперта, а лишь прикрыта. Оба его слуги находились в своих постелях. Они спали. Спали глубоким и ровным вечным сном.
Несмотря на то, что виски начало ломить от неумолимо приближающегося похмелья, Эгин не мог себе позволить выпить ни капли. Он сидел на полу фехтовального зала, на мате, набитом конским волосом, и с пустым взором вертел в пальцах легкий метательный нож хищного алустральского профиля.
Овель исс Тамай бесследно исчезла. Беглый опрос соседей по дому и чужих слуг, который Эгин постарался провести в самой что ни на есть небрежной манере, не дал ничего. Трупы его слуг пока оставались неубранными. При осмотре Эгин довольно быстро обнаружил на их шеях крохотные красные пятнышки, и причина их смерти стала ясна для него, как день. После этого судьба двух соглядатаев, работающих под началом какого-нибудь эрм-саванна, его совершенно перестала интересовать. Они начнут пахнуть часов через девять, а к этому моменту сюда уж подоспеют ряженные могильщиками люди из Опоры Единства.
Сейчас важно другое. Овель исс Тамай, родственница первых лиц государства и его новая любовница (Эгин с грустной улыбкой поймал себя на мысли, что Вербелина как-то сама собой успела приобрести в его глазах статус «старой»), бесследно исчезла. Бесследно исчезнуть из постели рах-саванна ― дело само по себе непростое. А тем более восемнадцатилетней девчонке.
Впрочем, из когтей всесильного дяди Хорта, старого греховодника, тоже ведь вырваться было непросто. «Если она, конечно, не лгала насчет побега», ― заметил Эгин справедливости ради. Эгин сам не понимал почему, но он верил каждому слову этой прекрасной и необузданной жрицы любви. «Впрочем, ― не к месту хихикнул над его мыслями славной памяти однорукий Вальх, ― влюбленный мужчина всегда слушает наречие иных уст».
Овель могла уйти сама. «Куда? Зачем?» Овель могла быть похищена людьми своего дяди. «Как нашли? Как успели? Здесь живет Атен оке Гонаут, дипломат из Иноземного Дома, а не Эгин, рах-саванн из Свода Равновесия». И, наконец, Овель могла быть похищена другой силой, не имеющей отношения к Хорту оке Тамаю. «Какой силой?» Эгину оставалось только мысленно развести руками.
Резкий взрыв боли в левом плече подбросил Эгина на ноги. Да. Да. Да, Сыть Хуммерова! У него не было другого выхода. Он не мог даже и помыслить о попытке к бегству. Если он не придет в Свод Равновесия, его ждет мрачная смерть от пробужденной Внутренней Секиры.
Значит, он должен идти на доклад к Норо. Рассказать все. Кроме бурной ночи с Овель. А потом ― будь что будет.
Страшной силы бросок Эгина вогнал метательный нож в грубую мишень, предназначенную для топоров, на ладонь.
Главная цитадель варанской тайной службы охраны князя и истины, именуемой Сводом Равновесия, находилась в самом центре Пиннарина, на площади Шета оке Лагина, напротив княжеского дворца. Огромное трехступенчатое здание занимало всю южную сторону площади. Северную занимал дворец. Площадь Шета оке Лагина, по уверению придворных пиитов, была самой большой площадью в Круге Земель. И мало кто знал, что Элаево Поле в Орине и Плац Лана в Реме Великолепном все-таки больше. Эгин, например, не знал, потому что никогда не задавался праздными вопросами.
Третья ступень венчалась огромным голубым куполом, Над которым пламенел червленым золотом герб тайной службы ― двуострая глазастая секира. Такая же, как та, которая отвратила его ночных обидчиков с псами. Такая же ― но в сорок раз большая.
Никто, кроме Сиятельного князя и гнорра, не знал точно обо всем, что кроется за фасадом Свода, сложенным из ослепительно белого греоверда. Этот огромный лабиринт, имеющий девять надземных, три (или четыре ― Эгин точно не знал) купольных и, по меньшей мере, четыре (или пять? или семь? ― Эгин не знал и подавно) подземных яруса, этот спрут, распустивший подо всей центральной частью Пиннарина сложную сеть туннелей и потайных ходов, этот рукотворный утес, противостоящий злу вот уже сто девятнадцать лет, был воистину непостижим, как непостижимы луна и звезды на небесных хрусталях. По крайней мере, так внушали офицерам Свода их наставники.
Площадь Шета оке Лагина была окружена Красным Кольцом ― самой престижной улицей Пиннарина, застроенной роскошными четырехэтажными особняками с фонтанами, башнями, оранжереями и прочей дорогой роскошью, которая местами уже успела изрядно обветшать. Все дома на Красном Кольце так или иначе находились под наблюдением Опоры Единства. Среди этих домов были как личные особняки всяких высокопоставленных вельмож из Совета Шестидесяти, крупных военных чинов и корабельных магнатов, так и обычные доходные дома наподобие того, в котором снимал квартиру Эгин. Ну и, конечно, на Красном Кольце располагались самые разные Дома. Внутренний, Морской, Иноземный, Почтовый, Недр и Угодий… И все они, все без исключения, были связаны со зданием Свода Равновесия подземными ходами разного качества и назначения.
Эгину, а точнее, Атену оке Гонауту, нужен был, разумеется, именно Иноземный Дом.
Подземные ходы охранялись офицерами Опоры Единства. Каждый офицер ― обычно эрм-саванн ― знал в лицо всех, допущенных к проходу через данный туннель. Эти офицеры были либо сумасшедшими добровольцами, либо карьеристами (год службы под землей шел за два на поверхности), либо совершившими служебный проступок. Последних было большинство. Эгин точно не знал, но ходили слухи, что они уже никогда не возвращаются в большой мир. Хотя их и кормят соответствующими обещаниями аррумы Опоры Единства.
– Стой! Назови себя! ― таков был гулкий запрос через переговорную трубу.
По ту сторону хитрой двери, литой из полупрозрачного стеклоподобного материала (Эгин не знал, что в древности он назывался лунным, или Хуммеровым стеклом), внутри которого для надежности был частый железный скелет, расплывался и колебался силуэт человека с мечом наголо. Помимо того, что Хуммерово стекло было прочно, как сталь, оно имело удивительную одностороннюю прозрачность. Эгин не мог толком разглядеть собеседника, а тот видел Эгина прекрасно.
Туннель, через который обычно проникал в Свод Равновесия Эгин, охранялся как раз добровольцем. Он прекрасно знал всех, допущенных к этому туннелю, в лицо (это входило в круг его обязанностей) и все-таки никогда не отступал от формальной процедуры.
