Громким голосом приказав остановиться, царь взглянул на Мирославу. Ещё несколько мгновений, и даже вера в Солнце-Царя не сможет удерживать воинов от беспорядочного бегства и давки. Спасти войско могло только чудо, и сотворить его должна была эта рыженькая девушка. А у неё, только что отчаянно бившейся во львином обличье, сердце испуганно замерло. Она знала: огонь Смерти можно остановить стеной солнечного огня. И видела духовным взором, как это делали волхвы на городище. Но ведь их четверо, а она одна! «Матушка-наставница!» — вырвался из её души безмолвный крик и понёсся через степи, леса, болота к сердцу Северянской земли, в уютный круглый храм, где перед деревянными идолами Лады и её дочерей Мораны и Лели сидела над деревянной чарой желтоволосая волхвиня с именем и душой львицы, всезнающая, строгая, но добрая, как львица к детёнышу.
«Что это ты, Рыжуля? Рядом с тобой же Чаша», — раздался в сознании девушки спокойный голос наставницы.
— Царь, Чаша! — встрепенулась Мирослава.
Ардагаст вдруг вспомнил, как пламя Колаксаевой Чаши отразило молнии, которые извергали вышедшие из преисподней Великие Медведи. Он рывком вынул Огненную Чашу из сумы и направил верхним краем вперёд. Золотой луч устремился навстречу клубящейся, ревущей огненной лавине, ударил в самую середину её — и растёкся золотистой мерцающей стеной. Губительное пламя, наткнувшись на неожиданную преграду, заревело ещё грознее и потекло с двух сторон в обход.
— Строй солнечную стену, царь! — сказала волхвиня. — Веди её дальше!
Он широко повёл Чашей вправо-влево, и тонкая, но прочная завеса пересекла площадь от вала до плетня над обрывом, надёжно преградив путь огненной смерти. Громадный ворон злобно закаркал. То была Маха — самая кровожадная из трёх богинь, любительница мёртвых голов на кольях. Повинуясь её крику, лавина сползла в Слепой яр и долину реки, быстро потекла вдоль двух обрывов и сомкнулась у южных ворот. Потом стала подниматься вверх, грозя ворваться в город снизу.
— Посолонь, царь! Скачи посолонь! — крикнула Мирослава.
И Ардагаст поскакал сначала вдоль восточного, потом вдоль западного склона горы, объезжая своё войско так, как солнце обходит мир. Рука его твёрдо сжимала солнечную чашу, и мерцающая стена вырастала вокруг священного города. Ни один из воинов, оказавшихся внутри города, не попытался бежать из него — так сильна была их вера в своего Солнце-Царя. Огненная стена стремительно вырастала над обрывами, но не могла смести такой тонкой и слабой на вид завесы.
Часть конницы росов, не успевшая войти в город, подалась назад, подальше от огненной лавины. Воины с трепетом смотрели, как за пламенной стеной исчезает город вместе с теми, кто посмел войти в него вопреки чёрной каркающей Смерти. А на вершине горы такая же стена скрыла рать дреговичей и словен. Андак с Саузард были довольны собой. Они теперь оказались главными среди воинов, не попавших в огненную ловушку — потому что сами туда не спешили, хоть и заманчивы были богатства священного города.
Сгореть в божественном пламени — разве не лучшая участь для Солнце-Царя, его сподвижников и Огненной Чаши? И это же — достойная кара за дерзость перед богами. Певцы у степных костров и в княжеских юртах будут петь песни о подвигах Ардагаста, царя росов. Но последняя из них будет зваться «О гибели воинов Солнца» — чтобы люди знали, почему больше нет и не будет таких великих воителей. А царство, созданное Ардагастом, Убийцей Родичей, достанется дочери и зятю Сауаспа-Черноконного.
Саузард с нетерпением стервятницы ждала: вот-вот раздадутся вопли сгорающих заживо людей, а потом пламя погаснет, открыв взорам площадь, покрытую пеплом и пережжёнными костями. А рядом с царевной стояла не видимая никому, кроме неё, ещё одна всадница в доспехах, с такими же пышными чёрными волосами и хищным ястребиным носом. То была погибшая двадцать два года назад её мать, царица Саузарин. Жена Сауаспа вполголоса поучала дочь:
— Хоть бастарны и разбиты, не пробуй продолжать с ними войну. И с друидами помирись немедля. А потом спеши на Тясмин. Захвати зимовник этого лжецаря со всеми сокровищами, скотом и рабами. Покончи с его жёнами, покуда не родились новые ублюдки с нечистой кровью. И хорошенько плати певцам. Пусть все знают о жестокости и коварстве Убийцы Родичей и о наказании его сильнейшей из богинь.
Андак поёживался, улавливая этот властный голос, и радовался в душе, что не застал воинственную и честолюбивую тёщу живой.
А огненная стена стала загибаться вверху, превращаясь в пылающий свод над бесстрашными росами. По совету волхвини царь стал в середине войска с поднятой Огненной Чашей, и золотой свод не дал огненному обрушиться на людей. Доспехи раскалялись, дышать становилось всё труднее, коней удерживали на месте только заклятия Мирославы. Сомнение впилось когтями в душу царя росов. Не зря ли он завёл дружину в эту ловушку? А может быть, и впрямь кончились его подвиги на земле, и смерть (Морана или Яга?) пришла за ним? Но что станет с Ларишкой и Добряной, с их ещё не рождёнными детьми, со всем его царством? Боги, неужели оно сделается добычей всех этих стервятников — Цернорига, Морврана, Саузард, Медведичей?
Мятущийся взгляд царя встретился со спокойным, твёрдым взглядом Вишвамитры.
— Наша совесть чиста: мы сражались не за одну лишь славу и добычу, но за дело Солнца. Но наш долг ещё не исполнен: священные города не освобождены. Думаю, Господь Кришна не возьмёт нас на небо, пока мы не окончим этот бой, даже если он будет для нас последним. — Кшатрий сложил ладони перед лицом. — Харе Кришна!
Хор-алдар неукротимо вскинул голову:
— Если мы сгорим, то станем духами-воинами Солнца. Может быть, только так мы сможем взять этот город.
— Ну что, отец, духами мы с тобой ещё не сражались. Попробуем? — улыбнулся Неждан.
— Да я не то что в духа — в вайюга[24] превращусь, лишь бы добраться до этих трусов и живодёров в чёрных плащах, что прячутся за валами! — взмахнул кулаком Сагсар.
Над площадью, перекрывая злорадное карканье Махи, зазвучал голос Ардагаста:
— Даждьбог-Хорс, Михр-Гойтосир, самый добрый и праведный из младших богов, защитник Огненной Правды! Помоги нам, своим воинам. Возьми нашу жизнь, если нужно, но дай нам победу!
— Дай нам победу, Михр-Гойтосир! — повторило войско.
Подняв Колаксаеву Чашу ещё выше, Ардагаст первым запел по-сарматски древний гимн богу Солнца:
Мы почитаем Михра,
Чьи пастбища просторны,
Чьи истинны слова.
Тысячеухий, статный,
Чьих мириад очей,
Могучий и высокий,
Он вширь обозревает,
Бессонный, неусыпный.
Владыки стран взывают
К нему, идя на битву,
Против рядов сомкнутых
Войск вражьих кровожадных
Меж двух враждебных стран.
Совсем недавно он пел этот гимн по-бактрийски вместе с Куджулой и его кушанами в страшных пещерах Гиндукуша, и подземные демоны разбегались от них.
