— Я ничего не видела и ничего тебе сказать не могу. Но каковы бы ни были твои планы, тебе не пойдет на пользу, если поползут слухи о том, что это было убийство. Так что ты глуп, если думаешь, что смерть короля не была случайной. Двое конюхов видели это, и служанка, с которой он забавлялся, тоже.
— Тот человек успел сказать что-нибудь перед тем, как умер?
— Кердик? Нет. Только что это вышло случайно. Похоже, он больше заботился о моем сыне, чем о себе самом. Больше он ничего не сказал.
— Мне тоже так говорили, — сказал Камлах.
В комнате снова воцарилось молчание. Они смотрели друг другу в глаза.
— Ты не сделаешь этого, — сказала Ниниана.
Он не ответил. Они стояли глаза в глаза. По комнате пронесся сквозняк, пламя факелов дрогнуло.
Камлах улыбнулся и вышел. Дверь за ним захлопнулась, по комнате пронесся порыв ветра, огонь взметнулся, погас, свет и тени смешались…
Пламя угасало, и кристаллы померкли. Я выбрался из пещерки, потянул за собой плащ, и он порвался. Угли в жаровне тускло тлели. Снаружи было уже совсем темно. Я, спотыкаясь, спустился вниз и бросился к выходу.
— Галапас! — крикнул я. — Галапас!
Его высокая, ссутуленная фигура возникла из тьмы. Он вошел в пещеру. Его ноги, полуголые, в старых сандалиях, посинели от холода.
Я остановился в ярде от него, но вышло так, словно я бросился к нему в объятия. Он закутал меня плащом.
— Галапас, они убили Кердика!
Он ничего не сказал, но его молчание утешало лучше любых слов.
Я сглотнул, чтобы избавиться от болезненного кома в горле.
— Если бы я не приехал сюда сегодня… Я ведь обманывал его, как и остальных. А мог бы довериться ему — рассказать даже про тебя… Галапас, если бы я был там, быть может, я смог бы что-нибудь сделать!
— Нет, не смог бы. И ты это знаешь.
— Теперь я меньше чем никто.
Я прижал руку к виску: голова раскалывалась, перед глазами все плыло, я почти ничего не видел. Галапас мягко взял меня за руку и усадил у огня.
— Почему, Мерлин? Не спеши, расскажи мне все по порядку.
— А ты не знаешь? — удивился я. — Он наполнял лампы на колоннаде и пролил масло на ступеньки, а король поскользнулся, упал и сломал себе шею. Кердик был не виноват, Галапас! Он просто пролил масло, вот и все, и он уже возвращался, чтобы подтереть, он правда возвращался! А они взяли и убили его! И теперь королем стал Камлах.
По-моему, некоторое время я тупо смотрел на него. Глаза мои были еще полны видений, и в мозгу помещался лишь один-единственный факт.
— А что твоя мать? — спросил Галапас, мягко, но настойчиво. — Что с ней?
— Чего? Что ты говоришь?
В руку мне сунули кубок с чем-то теплым. Судя по запаху, это был тот же напиток, что Галапас давал мне перед тем, как я полез в грот.
— Выпей. Тебе надо было поспать до тех пор, пока я не вернулся, — тогда тебе не было бы так плохо.
Я выпил. Острая боль в висках сменилась тупым пульсированием, и я вновь обрел четкость зрения. И мысли тоже.
— Извини. Теперь все в порядке. Я снова могу соображать, я пришел в себя… Сейчас расскажу остальное. Мать уйдет в монастырь. Она пыталась уговорить Камлаха, чтобы он отпустил и меня тоже, но он не согласился. Я думаю…
— Что?
Я наконец сообразил, что к чему, и медленно произнес:
— Я сперва не понял. Я думал о Кердике. Но похоже, он собирается убить меня. Наверно, он воспользуется смертью деда: он скажет, что это дело рук моего раба… Нет, конечно, никто не поверит, что я могу быть соперником Камлаху, но если он запрет меня в монастырь и через некоторое время, когда слухи уже улягутся, я тихо умру, никто ничего не скажет. А моя мать к тому времени будет уже не королевской дочерью, а всего-навсего одной из святых женщин, и она тоже ничего не сможет сделать.
Я сжал кубок в ладонях и поднял глаза на Галапаса.
— Галапас, почему меня так боятся?
Он ничего не ответил, лишь кивнул на кубок.
— Допивай. А потом тебе надо будет уехать.
— Уехать? Но если я вернусь, они убьют меня или запрут в монастыре… Разве нет?
— Если найдут — попытаются.
— Если я останусь тут, с тобой… — горячо сказал я. — Никто ведь не знает, что я здесь! Даже если они узнают и приедут за мной, тебе ничего не будет! А потом мы увидим их за несколько миль, когда они въедут в долину… Они меня не найдут! Я спрячусь в хрустальном гроте…
Галапас покачал головой.
— Еще не время, Мерлин. Когда-нибудь, но не теперь. Сейчас ты не можешь спрятаться — все равно как твой мерлин не может вернуться в яйцо.
Я оглянулся через плечо, туда, где, нахохлившись, сидел на жердочке мой мерлин, неподвижный, как сова Афины. Его не было. Я протер глаза рукавом и поморгал, не веря своим глазам. В самом деле! Угол, озаренный пламенем, был пуст.
— Галапас! Сокол улетел!
— Да.
— Ты видел?
— Он пролетел мимо, когда ты позвал меня.
— Я… Куда?
— На юг.
Я осушил кубок и перевернул его, отдавая последние капли богу. Потом поставил кубок и потянулся за плащом.
— Я еще увижу тебя, да?
— Увидишь. Я обещаю.
— Значит, я вернусь?
— Я ведь обещал тебе. Когда-нибудь эта пещера будет твоей и все, что в ней, — тоже.
Снаружи влетел холодный ночной ветер, шевельнул полу моего плаща и взметнул волосы. По спине у меня поползли мурашки. Я встал, набросил плащ на плечи, застегнул фибулу.
— Стало быть, ты едешь? — Галапас улыбался. — Ты так веришь мне? И куда же ты собираешься?
— Не знаю. Для начала, наверно, домой. По дороге успею подумать — если это нужно. Но я все еще на тропе бога. Я чувствую, как ветер несет меня. Чему ты улыбаешься, Галапас?
Галапас не ответил. Он встал, притянул меня к себе, наклонился и поцеловал меня в лоб. Сухой и легкий старческий поцелуй, словно падающий лист, коснулся моего лба. Потом он подтолкнул меня к выходу.
— Ступай. Я уже оседлал твоего пони.
Когда я ехал вниз по долине, дождь все еще шел. Мелкий, моросящий дождь. Капли липли к плащу, пробирались под одежду и смешивались со слезами, что текли у меня из глаз. Я плакал второй раз в жизни.
Ворота скотного двора были заперты. Впрочем, я ждал этого. Днем я, не таясь, выехал через главные ворота с мерлином на руке. В другое время я рискнул бы сунуться с той стороны, отговорившись тем, что потерял сокола и весь день его искал. Но не сегодня. Некому ждать меня, чтобы впустить через скотный двор…
Несмотря на то что надо было спешить, я заставил застоявшегося пони идти шагом и потихоньку проехал вдоль стены в сторону моста. Он и дорога, ведущая к нему, кишели народом. Там было светло и шумно, и за несколько минут, что я смотрел на мост, по нему дважды проносился всадник, спешащий на юг.
