Затем перед нами возникла деревянная дверь, а за дверью не склад, но небольшая темная комнатка, совершенно пустая. В центре ее высилась металлическая винтовая лестница с перилами. По лестнице мы с Бородачом поднялись на чердак.
Чердак оказался, вопреки моим ожиданиям, как раз довольно большой. Видимо, он объединял несколько маленьких комнат. Крышу пронзали многочисленные дыры, кое-где скопились ощутимые сугробы снега. Было слышно, как подвывает ветер в щелях черепицы.
— С крыш самый лучший обзор, — поведал Бородач доверительным шепотом, — и маловероятно, что безумцы нас заметят. Они обычно глядят под ноги, а не на небо.
Я вспомнил позавчерашнюю ночь, безумцев с луками, которые ждали наш отряд на крышах. Возможно, многие из тех, кого коснулась печать Ловкача, сошли с ума, но были и такие, кто соображал не хуже нормальных людей.
— На крышах тоже иногда попадались безумцы, — словно прочитав мои мысли, сказал Бородач, — но с ними у меня разговор простой, и короткий до безобразия.
— Тоже лопатой?
— Иногда. Бывало, чтобы не пачкаться, сталкивал вниз. Лететь несколько метров — внизу булыжники, сам понимаешь…
— И скольких ты безумцев уже… отправил на тот свет? — слово «убил» как-то не хотело срываться с губ. Убить можно живых, а безумцы все равно, что мертвецы, только ходят и разговаривают.
— О, много. Я не считал, но много. Если бы шла настоящая война, я бы завел себе военный блокнот и отмечал бы каждую жертву. Знаешь, раньше такое практиковали. Мой дед рассказывал, что на Приграничной войне между солдатами разных частей даже существовали негласные такие соревнования — кто больше унцев убьет за неделю, месяц, три месяца. Рядовых даже награждали за достижения. Да и вообще приятно.
— Что может быть приятного в убийстве?
— Это же унцы были, — пожал плечами Бородач, — по-моему, убить врага всегда приятно. Разве нет? Разве ты, писарь, никого не убил во время вашего путешествия?
— Было дело. Но удовольствия никакого.
— Да потому что ты — писарь! — захохотал Бородач, — если бы ты был солдафоном или, на худой конец, каким-нибудь оруженосцем, то я бы не ручался, что тебе бы не понравилось. Знаешь, есть свои прелести в том, что убиваешь врага. Я не говорю уже о практической пользе, в некотором роде лично я получаю некое моральное удовлетворение. Вот знаешь, смотрю на кровь, на мертвое тело перед собой и думаю, что еще одного ублюдка отправил на тот свет. Значит, на этом свете одним ублюдком стало меньше. И тут же думаю о том, что, возможно, избавил мир от многих других смертей. Если бы не я, например, этот ублюдок мог бы убить кого-то другого, нормального человека. Понимаешь, о чем я?
— Я-то понимаю. Но получать удовольствие от убийства? Это уже ненормально, как мне кажется, это приближает тебя к тем самым ублюдкам.
— У нас с ними разные цели и, следовательно, разные удовольствия. Не путай, Геддон, не путай…
За разговором мы прошли по чердаку к двери, ведущей на крышу. Дверь была закрыта на щеколду изнутри. Щеколда отодвинулась бесшумно. Видно, недавно ее хорошенько смазали. Бородач открыл дверь, махнул рукой, проходи, дескать.
Я взялся руками за деревянную перегородку, перенес ногу на крышу и выглянул. Вид с крыши открывался восхитительный. Я видел, пожалуй, весь город. Мгновенно различил высокий пик из осты, небесного металла, устремленного к небу. Вокруг пика тянулись вверх черные столбы дыма, окутывали осту, смешивались с серыми облаками в небе. Вылезши на крышу полностью, я огляделся (а вон и статуя Оборотня, молчаливо ждет нас, путников с другого конца света) и понял, что происходит.
Город горел. Столбы дыма поднимались отовсюду. Над городом образовалось черное облако. Ветер донес запах горелого, а в глазах защипало.
— Они стали поджигать город еще вчера вечером, — сказал Бородач, возникая за спиной, — словно обезумели, ха-ха, беснуются, все крушат. Я такое вижу впервые с тех пор, как Ловкач посетил Шотоград.
— Это агония, — прошептал я, — они умирают, и знают об этом. Хотят забрать город вместе с собой.
— Хорошая теория. — Хмыкнул за спиной Бородач, — но я думаю, что она неверна. Безумцами кто-то управляет. Он уничтожает город, взорвал газ. Либо он хочет вас выкурить, либо решил, что вы ускользнули и злится. Чудовищно злится.
— Кто может управлять ими? — спросил я, и сам же ответил, — Ловкач?
— Думаю, да.
— Но его же нет в городе!
— Мы этого не знаем, — обезоружил Бородач, — почему ты так решил? Потому что сказал твой хозяин, Император? Но он тоже не всегда прав, как думаешь?
Бородач ловко прошелся по скользкому накату крыши, перепрыгнул на следующую, поднялся по черепице и поманил меня пальцем. Когда я добрался, не так ловко, ощущая холодок в душе, когда перепрыгивал с крыши на крышу, Бородач показал пальцем куда-то в сторону:
— Смотри. Видишь?
Я выгнул шею, пригляделся, но увидел лишь вереницы неровных крыш, шпилей, чердаков…
— Расслабь зрение. Не вглядывайся в общее, приглядись к мелочам.
Я постарался. Общие черты города как бы нехотя отступили, помимо крыш проступили кирпичные стены, я увидел дороги, занесенные снегом, пустые телеги, трупы лошадей… а потом повернул голову в том направлении, куда указывал Бородач и действительно… по одной из дорог шагали безумцы. Шагали не просто так, в свойственной им манере брести, опустив голову и переваливаться с ноги на ногу, словно нижняя часть тела была не в ладах с верхнее. Сейчас их шаг напоминал ровный выверенный марш — шаг левой ногой, взмах правой рукой, и наоборот. Шли они ровным строем по несколько человек, смотрели вперед, молчали. Сбоку вприпрыжку бежал человечек поменьше, как-то даже и не похожий на взрослого мужчину или женщину. Скорее — карлик. Или еще кто… И, кажется, он ловко управлял всей этой процессией безумцев, вдруг переставших походить на безумцев. Если бы не голые тела, издалека кажущиеся светло-голубыми от мороза, я бы предположил, что по дороге марширует небольшой взвод Имперской армии.
Мурашки пробежали у меня по коже. Я посмотрел на Бородача. Тот улыбался — еще бы — улыбкой победителя и самого умного человека в Империи.
— Я же говорил, — буркнул он сквозь зубы, — у меня великолепный слух. Я слышу, как дрожит земля за много километров. Это не единственный отряд. Их много. Все они идут в сторону приграничных Ворот, через которые вчера собирались пройти вы.
— То есть они…
— Совершенно верно. Могу предположить, что они собираются выйти за пределы Шотограда и отправиться в Степь. Кого-то ищут.
— Императора? — охнул я.
— Вполне возможно. Зачем им писарь? Писарь им не нужен. Хотя, может, Ловкач преследует какие-то свои цели. Никто не знает, что он хочет и кого ищет.
