— Что это было? — спросил он.
Кицунэ медленно повернулась к нему. Она мелко и часто дышала, и ее грудь под черной туникой ходила ходуном. Ничем не прикрытое лицо утратило всякую таинственность. В выражении ее лица, в глазах читался страх.
— Это была тюрьма Песочного человека, — сказал Фрост, выдыхая холодный туман. — Изначального Песочного человека. Чудовища.
И теперь он на свободе.
Колетт стояла под душем, выгнув спину дугой и упершись ладонями в кафельную стенку. Обжигающе-горячая вода струилась по телу. Дом был старым, и зима потихоньку просачивалась в него, особенно по ночам. Пар клубился в холодном воздухе, постепенно заполняя всю ванную. Колетт ужасно нравилось вдыхать этот пар и чувствовать, как горячая вода массирует мышцы спины, и девушка радовалась, что может хоть немного расслабиться после такого тяжелого дня. Возможно, не самого худшего дня в ее жизни, но сейчас она думала о нем именно так.
Она вспомнила, с каким удовольствием проснулась утром. Теперь, когда ее переполняли изнеможение, сожаление и тревога, это казалось совершенно абсурдным. Хотя она готова была отдать все, лишь бы избежать этой миссии, ей пришлось самой сообщить о случившемся Джулианне. Эта женщина являлась не просто невестой брата Колетт, но и ее подругой. И Колетт было очень больно видеть, что Джулианна восприняла исчезновение Оливера как предательство.
Джулианна плакала в заднем помещении церкви — уже одетая в свадебное платье и красивая, как никогда. Колетт держала ее руки в своих, не в силах избавиться от чувства вины. А вина заключалась в том, что Оливер — ее брат. Но она осталась и, теребя складки своего собственного платья — платья подружки невесты, — пыталась убедить Джулианну в том, что Оливер никогда не поступил бы с ней так, будь у него хоть какой-то выбор.
Слетая с ее языка, слова тут же становились какими-то бессмысленными, хотя сама она искренне верила в то, что говорила. И когда священник объявил собравшейся толпе, что службу придется отложить; и когда флорист вошел с соболезнованиями, будто Оливер не просто пропал, а умер; и когда виолончелист пришел и сказал, что музыкантам все равно надо заплатить, а мать Джулианны просто вытолкала его из комнаты, — все это время Колетт оставалась с подругой, пытаясь ее поддержать.
Теперь слово «неловкость» для нее навсегда будет связано с воспоминанием об этом дне.
И все это время, утешая Джулианну, она не переставала думать об Оливере. У всех остальных убежденность в том, что Оливер струсил и сбежал, пересиливала страх за него. Но только не у Колетт.
Детектив из Управления шерифа округа, Холливэлл, позвонил за сорок пять минут до начала церемонии и сообщил, что проверил все адреса, которые ему дали, но вернулся ни с чем. Ни одна душа не видела Оливера сегодня. И он никому сегодня не звонил.
Именно этого и ожидала Колетт. И все же для нее стало ударом то, что ее подозрения подтвердились. Даже теперь, много часов спустя, стоя в душе и вдыхая аромат абрикосового шампуня, она чувствовала, как подкашиваются ноги при одном воспоминании о голосе Холливэлла в телефонной трубке. Ведь она говорила, что Оливер никогда не бросил бы Джулианну вот так, у алтаря. Если бы он передумал, то постарался бы утешить ее как мог, подсластить горькую пилюлю. Если Оливер исчез, то не по собственной воле.
Далеко за полночь она видела его возле гардероба и утром обнаружила в шкафу страшный беспорядок. Возможно, он взял оттуда куртку, шапку, перчатки и шарф. Она уже давно не жила в одном доме с Оливером и поэтому не знала, какую зимнюю одежду он носит и которую шапку мог взять.
Колетт ни минуты не верила в то, что Оливер сбежал и оставил Джулианну. Она была уверена: с ним что-то случилось. Но если бы она рассказала этому копу, Холливэллу, об увиденном ночью, тот наверняка решил бы, что отец прав и Оливер просто смылся. Хотя Колетт давно уже жила отдельно, она знала брата лучше, чем кто-либо другой. Она смотрела в его глаза и видела в них благородство. Несмотря на все свои сомнения, сбежать он не мог.
Но куда он делся — пешком, в разгар метели?
— О боже, братишка, где же ты? — прошептала Колетт, и судорога страха пробежала по ее телу.
Она выключила воду и взъерошила руками волосы, стряхивая лишнюю влагу. Постояла немножко, глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и отогнать тревогу. Но это ей не удалось. По крайней мере, полиция сейчас разыскивает Оливера не только потому, что он бросил свою невесту. Управление шерифа округа Уэссекс работает вместе с полицией Киттериджа и государственной полицией штата Мэн. Допросили даже бедного Фридла — интересовались, не известно ли ему что-либо об исчезновении Оливера. Смешно, конечно, но копы-то этого не знали. Колетт была очень рада, что они не стали тянуть с розыском.
Она отодвинула дверцу душевой кабинки и, достав полотенце, накрутила на голову, как тюрбан. Потом взяла второе полотенце, огромное, голубое и пушистое, и быстро вытерлась. Халат висел на двери ванной. Она скользнула в него и туго подпоясалась. Но стоило Колетт открыть дверь — яркий свет и горячий пар тут же хлынули в коридор, — как ее начала бить дрожь. В коридоре оказалось настолько холоднее, что соски у нее сразу затвердели, и она крепко обхватила себя руками, пытаясь унять озноб.
Ночью дом обычно отапливался по минимуму. Тем не менее бежавшие внутри стен трубы гудели жизнью, боролись за тепло. Дом трещал, он был слишком старым и слишком большим — почтенный пожилой дом, пустота которого казалась такой печальной, словно само здание скорбело о том, что этой ночью в доме не осталось ни единой живой души, кроме Колетт с отцом.
О, как бы ей хотелось, чтобы здесь жила настоящая семья! Родители и дети. Несколько поколений большой семьи. А не один лишь безразличный, разочарованный отец и его испуганная дочь.
Ступать босыми ногами по холодному деревянному полу было неприятно, и она заторопилась к себе в спальню. Но у самых дверей остановилась и нахмурилась. Ее опять пронзила дрожь, и виной тому был вовсе не термометр. В детские годы Колетт нередко чувствовала, что дом подавляет ее. Часто она не могла заснуть по ночам, и, дождавшись, когда заснут родители, отправлялась в жутковатое путешествие по дому. За каждым черным ночным окном кто-то таился. Пробираясь на кухню за вкусненьким, она всегда ощущала странное покалывание в нижней части затылка, спазм мышц между лопаток. В такие моменты она не сомневалась в том, что кто-то наблюдает за ней.
То же знакомое леденящее ощущение пронзило ее сейчас.
Но Колетт уже не была маленькой девочкой. Она сдвинула полотенце с уха и внимательно прислушалась к стенаниям старого дома. Ненавидя себя за колебания, обернулась через плечо. На верхней площадке лестницы горела лампа, тускло освещая коридор. Но ее света не хватало, и оба конца коридора уходили во тьму.
