– Так что, это запрещено что ли, гражданства просить?! – возмутилась госпожа Чандр. – Сами же пишете: «В целях заселения Степи, по Высочайшему Указу»!
– Пишем, пишем. Это хорошо, что ты такая грамотная, – кивнул Пешти, накидывая френч. – А еще пишем, что обращаться с заявлением нужно к пограничным властям.
– Ага, найди их в Степи, этих ваших пограничников! Они там только сами себя охраняют!
Доломи поднялся во весь свой немалый рост и погрозил задержанной дубинкой.
– Патрульные говорят, она намекала на… В общем, чтобы отпустили. Может, отметить ей в сопроводительной?
– Зачем нам это нужно? – поморщился Пешти. – Кому надо – разберется. Хотя… Вот этому проставь, что особо опасен!
Начальник станции покинул кабинет. Доломи перевел тяжелый взгляд на Хью Грамона. Коротышка только пожал плечами, звякнув цепью.
Если ты не бывала в тюрьме,
Значит, ты не бывала в пути.
Вот счастливица!
Их заперли в одной камере, что тут же вызвало поток проклятий со стороны Офы Чандр.
– Это только до утра! – пообещал Доломи. – А в нужник тебя отдельно сводят, стучи.
– Ага, «стучи»! До утра меня тут на куски, может, порвут! Да еще этот… «особо опасный»!
– Он в цепях. Кричи, если что.
Окошко захлопнулось, в камере наступила тишина. Кей Римти разулся, наполнив помещение ароматом пеших странствий, и печально уставился на рваные сапоги. Грамон, как был, повалился на топчан и прикрыл глаза.
– Воняет-то! – сморщилась Офа. – Иди хоть постирай свои портянки, неряха, тут вода есть.
– Сапог мой правый – парень бравый, прошел немало он дорог, но дошагался и порвался, и больше вынести не смог…
– Чего?
– Сапог мой левый, я не первый, кто на себя тебя надел, но в общем тоже ведь из кожи, и вот протерся, заболел…
– Он что, полный идиот? – Офа посмотрела на особо опасного Грамона. Коротышка, не открывая глаз, фыркнул. – Не поняла…
– Он поэт.
– И что? И я должна сидеть тут всю ночь с придурком и с бандитом? Мама дорогая, бред какой! – Она подошла к зарешеченному окошку, встала на цыпочки. – Кажись, водокачку видно. Станция… Я никогда поездов не видала. А вы?
Никто не ответил, но Офу это не расстроило. Пока она вытягивала шею, стараясь разглядеть хоть что-нибудь еще, поэт наконец оторвал взгляд от сапог, чтобы впиться им в показавшиеся под платьем тонкие икры женщины. Судя по улыбке, которая тотчас появилась на его губах, начался новый приступ вдохновения.
– Только не вслух! – попросил его Грамон. – А то у меня плохие нервы.
– Насколько плохие? – насупился Римти.
– Почти такие же плохие, как твои стишки. А вот этой железкой, – коротышка тряхнул кандалами, – я могу очень быстро сломать тебе шею.
– Поговорил бы я с тобой в другом месте и в другое время… – Поэт даже сплюнул на пол. – Все вы крутые, когда охрана кругом.
Грамон резко сел на топчане, но Римти совершенно напрасно отскочил к двери – глаза кшатрия выражали лишь изумление.
– Это ты сейчас мне сказал, рифмоплет? Мне?
– Ладно, ладно! – чересчур уж громко сказал поэт. – Проехали… Только не надо так.
– В смысле – «так»? – не понял Грамон. – У тебя что, стихи хорошие?
– Стихи плохие… – Римти вернулся на свой топчан, но присел с краешку. – Все же это не значит, что на меня можно голос повышать. Я же не жалуюсь, что меня заперли со шлюхой и…
– Чего?! – Офа, с интересом наблюдавшая за мужчинами, даже подскочила. – Как ты меня назвал?!
– Он больше не будет. – Грамон снова лег. – Он извинится. Только не устраивай драки, пожалуйста.
– Драки? Да я ему просто глаза вырву!
– Прости! – Римти, то ли в самом деле раскаиваясь, то ли из иных побуждений, рухнул на колени и склонил голову. – Ударь, если хочешь, только прости… Сорвалось.
– Я тебе сейчас еще что-нибудь сорву! – Офа схватила сапог поэта и несколько раз хорошенько треснула его по макушке. – Что б ты сдох, сволочь! Маму свою так называй, понял?!
Римти только вздрагивал, терпеливо ожидая завершения экзекуции. Наконец сапог развалился на две части, и Офа отшвырнула оставшийся в руке задник.
– Сволочь! – добавила она и окончательно успокоилась. – Никогда не видела поезда. Они ведь редко ходят, да?
– Завтра утром будет поезд, – сообщил Грамон. – Идет из Ошпорта до самой столицы.
– А ты откуда знаешь? Римти тоже поднял голову.
– Знаю…
Всегда смешно людей мне видеть,
Что полагают, будто не песчинки,
А прямо-таки люди!
Паула забрал у Пешти свиток с сообщением и сжег его в уничтожителе бумаг.
– Я там, кажется, не все понял… – запоздало пробормотал начальник станции.
– Я повторю. Кентавры идут прямо на нас. От трех до шести эскадронов. Их преследуют четыре конных полка, но, конечно, не успеют. Станция обречена, нам предложено эвакуироваться.
– Но… А если кентавры успеют раньше, до поезда? Брамин только пожал плечами.
– Ну да, ну да… – Пешти прошелся по кабинету мага, ожесточенно расчесывая затылок. – У меня только две роты пехотинцев и стрелки. Ну, мобилизовать всех – это будет еще полсотни… Не удержимся, да… Уходить в Степь? Вообще получится резня, мои орки каре держать не привыкли.
– Ты бы лучше подумал, что им здесь нужно. – Паула высыпал на стол содержимое ящика стола и принялся просматривать бумаги. – Водокачку разрушить и персонал перебить? Невеликое достижение, если иметь в виду, что уйти обратно будет очень трудно.
– Им нужен поезд? – Пешти сел в кресло, достал из кармана трубку. – Так давай, и правда, успокоимся.
– Ну, давай, – согласился маг, не отрываясь от своего занятия.
– Поезд… Смогут кентавры взять поезд?
– Маловероятно. Измором могли бы, но у них не больше двух дней до подхода кавалерии.
– Тогда зачем это все?
– Не знаю. Я просто предложил подумать. – Паула закончил просмотр бумаг и свалил все в уничтожитель. Коротко вспыхнуло бездымное пламя. – Привычка такая у браминов: думать. Но, может быть, кентавры просто заблудились и не понимают, что прижимаются к побережью.
– Кентавры заблудились в Степи?! Маг, ты забыл, откуда эти дикари родом. Им здесь каждая травинка родная. И выгнали их не так давно, чтобы хоть что-то изменилось. Как хорошо, что я услал беженцев с патрулем… Должны успеть уйти с пути кентавров. А я в любом случае обязан дождаться поезда, если поспешим – дадим троллям воды. – Пешти, так и не закурив, убрал трубку. – Все, брамин, думай сам, а мое дело – действовать.
