Она поморщилась.
– Алонсия говорит, она уже не принцесса. А главное, она оказывается в середине хорошо охраняемого обоза. От кого спасать?
– От нескромных взглядов, – предположил я.
– Как?
– Бить в морду всех, кто подойдет слишком близко.
Она поморщилась.
– Алонсия сама почти не выходит из повозки. Это она отпустила… даже велела идти к вам.
– К тебе, – поправил я.
Она выговорила с трудом, словно глотала огромную упирающуюся жабу:
– К тебе… сэр Ричард. Нет, не могу! Все-таки к вам.
Я поморщился.
– Ну, если совсем уже не можешь. Понимаешь, если решишь участвовать в боях, мне придется ради Алонсии и… вообще, стать телохранителем при тебе. А это не совсем… уместно. Я должен хранить державу, а не твои прелести.
Она сделала вид, что не заметила мой мужской взгляд, лицо стало еще суровее.
– Сэр Ричард, я слышала, вы считаетесь со своими вассалами.
– А ты мой вассал? – спросил я с интересом.
Она ответила нехотя:
– Куда деваться…
Я ощутил себя виноватым, хотя и не понимаю, с чего вдруг, но женщины это умеют, даже вот такие.
– Боудеррия… если ты слишком уж упираешься, то я могу тебе разрешить участвовать в боях. Как ты и сказала, куда денусь. Но только под моим присмотром! И только тогда, когда сам ввяжусь во что-то непотребное.
Ее глаза сразу заблестели, а на щеках вспыхнул румянец.
– Спасибо!
– Это не будет так часто, – предупредил я, – как ты надеешься. Я человек осторожный и нерисковый. К тому же стратег, а не искатель приключений.
– Я знаю, – ответила она. – Вы избегаете приключений, я слышала. Но слышала еще, что они вас не избегают! Еще как не избегают… Кстати, а вы сами не хотите навестить принцессу Алонсию?
Я в испуге потряс головой.
– Ни за что!
– Почему?
– Ну, что за вопрос?.. – спросил я. – Вильярд прибьет. Он ревнив, как тысяча мавров.
Она скептически поморщилась.
– Ну да, так я и поверю, что опасаетесь его гнева. У вас как-то была схватка или я что-то перепутала? Я помню, кто одержал верх.
– Он был измучен вашим походом, – возразил я, – держался на последнем дыхании. А я прибыл свеженьким… Да и вообще, зачем мне его дразнить? Он мне присягнул, теперь я о нем обязан заботиться и защищать все его права.
Она смерила меня высокомерным взглядом.
– Вы говорите, как старик.
– Это как?
– Разумно, – сказала она с презрением. – Рассудочно! А где ваше боевое безумие? Звериный порыв? Отважное безрассудство?
Я пробормотал:
– Да как-то выветрилось, когда по голове били. Наверное, по ней стучали чаще, чем по другим местам. Такая у меня голова особенная. Каждому хочется по ней стукнуть.
Она кивнула.
– Да, мне тоже все время хочется. И чем больше смотрю…
Я посмотрел на нее искоса.
– Да ты вроде бы и била… и спину царапала. И даже укусила.
Она фыркнула, отвернулась и начала смотреть вдаль, но взгляд упирался в стенку шатра.
– Вранье.
– У меня след остался, – пожаловался я. – Хочешь, покажу?
Она вроде бы даже чуть покраснела и поспешно отвернулась.
– Сэр Ричард! Как вы можете?
– Сам удивляюсь, – ответил я. – Только с тобой и получается поговорить, как с человеком. Остальные, которые носят платья – женщины! Всего-навсего. А с тобой просто душа отдыхает.
Она с подозрением спросила:
– Это комплимент или оскорбление?
– Боудеррия, – ответил я с упреком, – ты же видишь, как я неровно к тебе дышу! И вдруг такие подозрения.
– Значит, все-таки оскорбление, – сделала она вывод. – Хорошо, сэр Ричард, до встречи в бою! Посмотрим, каков вы в реальном деле.
И, гордо повернувшись, вышла из шатра. Я покачал головой, все-таки женщины, как бы ни настаивали на своем равенстве, беззастенчиво пользуются своей женскостью. Попробовал бы кто-то из рыцарей вот так повернуться и выйти, смиренно не испросив моего высочайшего соизволения!
Отряды сэра Норберта ушли далеко вперед, в свою очередь выпустили разъезды по два-три всадника, а вся армия медленно снималась с места и продвигалась в глубь Гандерсгейма, еще не встречая ощутимого сопротивления, что меня настораживало, а местами и серьезно тревожило.
Граф Ришар объезжал рыцарские отряды, уже в полных доспехах, только сюрко поверх, спасаясь от жаркого солнца, с ним десяток военачальников, все в белых плащах с огромными красными крестами на спине.
Я встретил их на полдороге, когда быстро промчался по широкому кругу вокруг растянувшихся колонн, высматривал, откуда могут ударить быстро и внезапно.
– Ваша светлость, – сказал Ришар весело, – началось?
– Хорошее начало, – согласился я, – половина дела.
Он оглянулся на внимательно слушающих нас полководцев.
– Скажите что-нибудь, – попросил он, – как вы умеете. Даже у меня, старого зверя, вскипает молодая кровь после ваших речей!
Я развел руками, дескать, что сказать, все идет, как надо, потом выпрямился в седле и оглядел всех орлом.
Военачальники остановили коней и смотрят с ожиданием.
– У нас святое всепобеждающее знамя, – сказал я твердо, – на нем незримо горят слова «Сим победиши!», а вы все, конечно, знаете эти знаменитые слова, изменившие ход истории. У варваров же не так опасно знамя, как его древко.
Все заулыбались, Ришар сказал поощряюще:
– Ваша светлость, ваш строгий приказ насчет обязательного закрепления в городах вызывает… гм… разговоры среди доблестных рыцарей. Все-таки большинство надеялись на жаркие схватки в чистом поле…
– Этого хватит с избытком, – заверил я. – Будут жаркие и очень быстрые. Только успевайте. Но чтобы не приходилось отвоевывать захваченные земли снова и снова, везде нужно, увы, ставить крепости. Мы должны лишить варваров возможности носиться по Гандерсгейму везде, где возжелают!
Сэр Арчибальд проговорил, морща аристократический нос:
– Такое осторожное продвижение… как-то не походит на ваше стремительное вторжение в Сен-Мари!
– Каждому противнику, – сказал я, – своя тактика.
– А вас не беспокоит, – поинтересовался он со всей почтительностью, но с долей ехидцы, – что варвары сочтут ваши поступки недостаточно… мужественными?
Я пожал плечами.
– Я еще не встречал кота, которого заботило бы, что о нем говорят мыши.
Ришар приподнялся в седле и оглядел всех веселыми и дерзкими глазами.
– Все слышали? – прогремел он сильным голосом верховного полководца. – Никакого особого рыцарства по отношению к варварам! Вы коты, а они – мыши!
Я молча позавидовал, как мгновенно он воспламенил всех, судя по их лицам, и как мигом, как говорится, перевербовал, заставил переменить отношение к методам ведения войны.
