сохранялось хрупкое равновесие.
В обеденном зале стены были голыми; только одна единственная фреска занимала дальнюю часть. Такая же древняя, как и замок, она изображала женщину, по телу которой, как шёлковое одеяние, струилась кровь, а лысую голову, словно корона, украшал жуткий шрам, как от ожога. В руках женщина держала лук и нож. Мало кто видел фреску Охотницы, ведь в обеденную залу Старейшин не пускали посторонних.
На дубовом столе среди тарелок плавились свечи, примешивая нотки пчелиного воска к сочному, манящему и пряному аромату мяса. За поздним ужином собралось лишь трое Старейшин. Госпожа Вивьена уже неделю не посещала собрания. Фини знала причину. От Фини ничего и никогда не скрывали, ведь она не могла предать свою госпожу. Потому что расправа никогда не будет соразмерна предательству. Жгутики во рту покажутся Фини наслаждением, если госпожа узнает, что служанка её предала. Госпожа сама так сказала. В тот день, когда Фини, всхлипывая, пыталась понять, в чём провинилась и почему должна платить болью за несносного мальчишку, госпожа разъяснила ей всё, сопроводив свои слова ещё одной доброй улыбкой. Улыбкой, которая, в отличие от всех остальных, не делала её лицо уродливым, но от которой волосы на затылке вставали дыбом.
— Финниган, подай хлеб, — приказала госпожа Демьяна, и её служанка обошла стол и взяла два кусочка полотенцем, чтобы преподнести их своей госпоже. Та приняла хлеб и положила его на тарелку, не отвлекаясь от разговора. — Думаю, перерыва в пять дней более чем достаточно. Грабс уже скорее всего вернулась в своё захолустье. Всё, что нам нужно — это сыграть на её эмоциях и заставить помогать под угрозой жизни сестры, конечно. Так что навещу малышку и прихвачу какой-нибудь сувенирчик для её старшей сестры.
Улыбка госпожи была полна триумфа. Так улыбается человек, достигший вершины. Фини была хорошо знакома такая улыбка. И Фини хотелось плакать от жалости к девочкам, которые уже много лет являются темой для разговоров на поздних ужинах Старейшин. Этих девочек было три: Марта и Магдалина Рудбриг и Джульетта Морт. И ни одной из девочек на собрании не уготовили доброй судьбы. Фини чувствовала родство с каждой из них, хотя в лицо знала только Джилс. Они даже играли вместе в песочнице, пока Фини не исполнилось семь.
— Не боишься, что она применит свои способности против нас? — тихо, но не без вызова в голосе спросила Юнифа.
Рыжеволосая и веснушчатая в молодости, сейчас она представляла жуткое зрелище. Кожа покрылась таким количеством старческих пятен и бородавок, что невозможно было узнать, какой цвет она имела раньше. Мешки под глазами были обвисшими и синюшными, а раздутый зоб делал шею непропорционально большой. Юнифа, хоть и именовалась Старейшиной, но магии в её крови было мало, и потому старела она, как обычный человек: некрасиво и мучительно. В последние годы Юнифа не появлялась на публике, а в те дни, когда её присутствие было необходимым, прятала лицо, идя на различные ухищрения от шляп с широкими полями, по кругу которых пришивались своеобразные шторки, до мантий с такими глубокими капюшонами, в которых невозможно было что-либо разглядеть. Артефакты из Шарпы, которые изготавливали, чтобы прятать не только лица, но даже фигуру за мороком, на кровавых ведьмах либо вовсе не срабатывали, либо срабатывали не так, как надо.
Фини, скорее всего, единственная ведьма во всем Городе, кроме Старейшин, которая видела лицо Юнифы с тех пор, как та начала стареть.
— Не думаю, — процедила госпожа Демьяна, улыбаясь и мелко кроша хлеб, вымещая на нём свой гнев, вызванный словами Юнифы.
Старейшины Кровавых Вод давно уже делились на два лагеря: лагерь Юнифы и лагерь Демьяны. Отсутствующая Вивьена подчинялась госпоже, а молчаливая Изард — по лицу которой редко можно было понять, о чём она думает, настолько невыразительными были его черты, — чаще поддерживала Юнифу, хотя временами, когда ей было выгодно, соблюдала нейтралитет. И в такие моменты Фини казалось, что, будь старейшин больше — и лагерей оказалось бы уже три.
— Мы все видели, что стало с Морфеной, — таким же невыразительным, как и лицо, голосом произнесла Изард, немного разрядив обстановку между двумя другими Старейшинами.
— Морфена была дурой! — в сердцах выпалила Юнифа, а госпожа Демьяна лишь улыбнулась.
— Она просто не знала, с чем столкнулась, — улыбка госпожи стала ещё шире, разрушив статическую красоту лица. Возможно, если бы в улыбке госпожи было бы чуть больше доброты, она не походила бы так сильно на волчий оскал. — Если бы знала, привезла бы девочку сюда раньше, чем та успела бы воспользоваться своими способностями.
— И тогда девчонка убила бы нас всех, — Юнифа откинулась на спинку мягкого обитого бархатом кресла и скрестила руки на своём раздутом животе, который невозможно было спрятать ни под одним балахоном. Из-за своего лишнего веса Юнифу нередко сравнивали с древней Старейшиной Шарпы. Но лишний вес, пожалуй, единственное, что их роднило. — И искать замену пришлось бы не одной Старейшине, а сразу четырём.
— Не убила бы, — качнула головой Изард, и её мышиного цвета волосы разметались по плечам. — У четырёхлетнего ребёнка не хватило бы сил, чтобы убить сразу столько ведьм.
— Смысл рассуждать, что было бы, а чего не было бы? — госпожа Демьяна всплеснула руками и взяла полотенце, чтобы стереть с них крошки. — Воды, Финниган. Единственное, что изменилось бы: мы не потратили бы столько времени впустую, а уже тогда начали бы действовать. И не пришлось бы искать её.
Она сделала большой глоток из бокала, поднесённого служанкой и, покрутив тот в руке, отставила. Юнифа усмехнулась, и в этой усмешке так и сквозило отвращение к госпоже Демьяне. Отношения между Старейшинами Города Кровавых Вод всегда были натянутыми: каждая словно тянула край одела на себя, и Фини никак не могла понять, как эти четверо всё же смогли сговориться против Гертруды и Джульетты. Наверное, правы те люди, что говорят: даже враги объединяются, когда цель хороша.
— По Джилс новости есть? — неожиданно сменила тему разговора Юнифа, и госпожа Демьяна обожгла её злым взглядом.
Все Старейшины знали, по чьей вине королева сбежала — и не просто сбежала, а ещё и прихватила с собой корону. Все понимали, что госпожа Демьяна и Вивьена были слишком самоуверенны и не взяли в расчёт Люциана Томбела. Да и госпожа сама понимала свой просчёт и злилась на тех, кто упрекал её в ошибке. А страдала Фини. В тот день на спине служанки живого места не осталось, да и сейчас Фини было больно ходить и двигать руками. Даже обезболивающие повязки, пропитанные кровью и ромашкой, не
