Княжич посмотрел на восток — там уже занималась заря.
— Надолго ли они отступили? — задумчиво произнес он.
— Неважно, какой будет передышка, думай о том, чтобы сил набраться, — заметил Мусуд. — Отдохни, Олекса! Иначе в следующей схватке сплохуешь от усталости.
Кормилец и тут был прав! Александр чувствовал себя уставшим. Однако с башни он уйти не захотел, а просто сел на лавку и, приняв из рук церковного служки кусок хлеба и кувшин с водой, принялся сосредоточенно есть. Он держался как настоящий воин, привыкший безропотно сносить тяготы ратного ремесла и довольствоваться малыми удобствами, чем вызвал одобрительную улыбку у Мусуда. Татарин был несказанно горд за своего питомца! И хоть пришлось ему, Мусуду, этой ночью пережить немало тревог за Александра — однако ж тревоги те стоили этой гордости!
Когда солнечные лучи пролились на многострадальный Новугород, стало понятно — мятежники, отдохнув малость, собираются снова идти на приступ детинца. Толпа простолюдинов перестраивалась под руководством Микиты Питриловича, который размахивал руками, отдавая приказы. Александр видел, как к мосту подвезли несколько пороков(1), вызволенных из хранилищ Новугорода, где те хранились на случай военных походов новугородцев. На пороки эти новугородцы стали крепить запалы — большие глиняные сосуды, наполненные маслом, щепами и тряпьем. Стоило запалить такой сосуд и пульнуть ими в сторону деревянных укреплений — как те займутся огнем, едва глиняные стенки сосуда расколются от удара.
— Видно, они совсем в безумство впали, раз не боятся запалить детинец! Как не понимают они, что зерно может погибнуть в пожаре! — пробормотал Мусуд и крикнул, обращаясь к защитникам детинца: — Все в боевой порядок!
Но не успели новугородцы поджечь запалы на пороках, как произошло то, чего так ждал Александр:
— Вижу княжескую дружину! Князь Ярослав идёт! — закричал дозорный.
Действительно, по речному берегу скакал во весь опор передовой княжеский отряд, над которым развевался стяг Ярослава Всеволодовича. Удалые переяславские воины что есть духу мчались к великому новугородскому мосту — держа наготове копья и мечи — и готовясь смять взбунтовавшихся простолюдинов копытами своих разгоряченных коней.
— Поменять строй! Надо сдержать их! — поборов смятение в душе, возникшее при виде ярославовой конницы, завопил Микита Питрилович.
Но бунтовщики, едва завидели приближающихся конных воинов, в большинстве своем перетрусили и стали, побросав мечи и щиты, разбегаться кто-куда. Осознали они, что, раз появился у детинца передовой отряд, то означает это только одно — грозная дружина Ярослава Всеволодовича уже на подступах к Новугороду. А коли так — утопит мятежников в крови лютый князь! Как пить дать, полетят головушки тех, кто осмелился возроптать против княжича Александра! И побежали мятежники прочь, надеясь скрыться от карающей княжеской руки и сберечь жизни свои.
Тех немногих бунтовщиков, кто, полагаясь на свою удаль и отчаяние, осмелился дать отпор передовому отряду — княжеские дружинники перерезали и затоптали копытами в считанные мгновения. Александр с триумфом наблюдал, как отцовские ратники рассеивают и добивают остатки восставших новугородцев. И когда на берегу и мосту остались лежать лишь мертвые тела мятежников, княжич приказал открыть Пречистинские ворота.
— Княже Александр Ярославич! Андрей Ярославич! — громогласно вскричал Торопка Меньшой, влетая на горячем коне в детинец. — Где они? Живы ли? Целы?..
Александр, стремительно сбежав с башни вниз, оказался перед его глазами.
— Торопка! Ты ли это? — проговорил он радостно. — А где же отец?
— Скоро прибудет! — гридник соскочил с коня и подбежал к нему, с тревогой выискивая взглядом младшего княжича: — Где княже Андрей? Все ли с ним ладно?
— В безопасности он, — успокоил Александр его.
Тогда гридник шумно выдохнул воздух и с облегчением перекрестился:
— Значит, подоспели мы вовремя! Хвала господу! Хвала!..
Как и сказал Торопка Меньшой, вскорости показалась на горизонте темная рать, заполнившая собою всю округу — то подходила к Новугороду дружина князя Ярослава. Стих Новугород тотчас, опустели его улицы. Потерявшая боевой запал чернь и струхнувшие бояре попрятались кто-куда и принялись возносить молитвы Спасителю, моля его защитить их от неумолимого гнева переяславского князя.
Во главе своей дружины, облаченный в сверкающие на солнце латы, скакал князь Ярослав.
— Благодарю тебя, владыка, что не отступился от меня и сына моего! — проговорил Ярослав, обращаясь к архиепископу Спиридону. — Теперь я в долгу у тебя буду!
Церковник ответил князю с кроткостью, приличествующей его сану:
— На стороне правды я стоял и буду стоять! А правда эта в том, что ты — наше единственное спасение.
Довольный его словами, Ярослав снизошел до милостивой улыбки.
Князь заседал в палатах Владычного двора, дожидаясь вестей от разосланной по Новугороду дружине. Приказано той было найти бояр, поднявших народ на восстание, а также тысяцкого Микиту Питриловича, чьего тела не обнаружилось среди убитых возле моста.
Посадника Степана Твердиславовича уже отыскали и привели пред очи грозного князя — однако тот быстро сумел оправдать себя перед Ярославом. Степан Твердиславович, как и архиепископ Спиридон, выступил против восстания, за что был побит взбешенной толпой и пленен в погребе собственного дома, а все его хозяйство оказалось разграблено. За то, что посадник пострадал за верность переяславскому князю, Ярослав пообещал ему возместить убытки из имущества бояр-бунтовщиков.
— Все достояние тех, кто осмелился поднять руку на сына моего, оставленного мною в Новугороде полноправным наместником, я отнимаю в свою пользу! — объявил князь всем присутствующим. — Из этих средств я пожалую Степану Твердиславовичу земли, коими прежде владел боярин Гюрята Савович, а также дом его и все благосостояние.
— Благодарю тебя, княже! — не без труда поклонился ему основательно побитый посадник. — Счастие мое в твоей милости!
Потом князь Ярослав снова перевел взгляд на архиепископа и заметил:
— А тебе, владыка, я отдаю всё то, чем владели прочие бояре-смутьяны — все их достояние, до последнего гвоздя в их хоромах. Распорядись дарованным так, как посчитаешь полезным.
Приложил Спиридон руку к кресту на своей груди и заявил:
— Дар твой щедр, пресветлый князь, но скажу, что не хочу для себя ни единой гривны из достояния бояр — ибо богат я своей верой православной! — однако желаю пожертвовать все богатство, что ты даруешь, на закуп жита для бедствующего Новугорода. Ибо не найду я в сердце своем сил смотреть безучастно на страдания народные!
— Коли желаешь сделать так — делай, — согласно склонил голову Ярослав.
В палаты быстрым шагом вошел Торопка Меньшой и с поклоном доложил, что пойманы Микита Питрилович и трое из четверых бояр, восставших против княжича Александра, четвертому же удалось ускакать от погони и скрыться в лесах. Князь Ярослав усмехнулся злорадно и отдал суровый приказ:
— Всех повесить немедля на детинце! А того, кто сбежал — гнать по следам, пока не выследите! А когда настигнут его — тоже повесить как последнюю собаку!
— Позволь мне молитву отходную прочитать над приговоренными, — настоятельно попросил архиепископ. — Пусть и смутьяны они, однако ж души-то христианские! Не лишай их права очиститься от грехов своих перед встречей с Господом нашим.
Движением руки князь дал понять, что не против этого и владыка поспешил отправиться к месту казни. Ярослав тем временем окинул взглядом Владычную палату и остановился на Мусуде, что стоял у одной из стен, за спинами гридников и бояр. Князю уже успели доложить о делах кормильца Александра: что тот с позволения княжича уехал в Переяславль-Залесский, но успел вернуться в аккурат к нападению ушкуйников, а затем умело руководил обороной новугородского детинца.
