— Почему ты не повернул? Путь назад был много короче.
— Мой караван — один из самых древних на земле. Его история простилается в прошлое на двести сорок кругов… Наши предки давным-давно воспользовались своим Правом. Только совсем юные едва сформировавшиеся караваны помнят об этой безделице… — проговорил он, а затем, словно спохватившись, добавил: — Я вовсе не хочу тебя обидеть…
— Что же здесь обидного? Это правда — только и всего, — пожал плечами Атен, на лице которого не дрогнул ни один мускул и ничто не говорило о страшном внутреннем напряжении: за долгие годы пути ему ни разу не приходилось встретиться с настоящим караванщиком и он успел забыть, как тому просто разгадать изгнанника. — Однако, — он нахмурился. — Если ты не поворачивал, я не совсем понимаю, как случилось, что наши пути пересеклись?
— О, это очень просто, — гость улыбнулся — болезненно-печально. Улыбка смотрелась на его лице как нечто чужое, неестественное… Как кожаная маска уродца на городском скоморохе. — Дело в том, что вот уже более месяца мы стоим на месте.
— Не думаю, что такое объяснение кажется мне простым, — хозяин каравана нахмурился. — Я не вижу шатра над твоим караваном.
— У нас было недостаточно огненной воды, чтобы установить его. И, потом, готовясь к долгому ожиданию, мы должны были заботиться о том, чтобы экономить тепло.
— Но зачем? Почему вы остановились, полагаясь на чудо, когда в снежной пустыне, какая бы беда ни обрушилась на караван, у него одна возможность выжить — добраться до ближайшего города…
— Воистину, я следовал этому правилу до самого конца, — усмешка искривила его губы, уродуя лицо, — я упрямо вел караван, несмотря на усталость людей, которые уже успели забыть, когда последний раз ели досыта. Но потом пища закончилась. И нам пришлось забить оленей… Мы были вынуждены сделать это, когда больше ничего не оставалось.
— Вы предпочли медленное умирание быстрой смерти? — сам Атен никогда бы так не поступил, полагая, что нет ничего ужаснее, чем наблюдать за мучениями ближних, слышать плач детей, ничем не в силах им помочь… В таких условиях конец представлялся скорее избавлением, чем карой.
— Пока жив хотя бы один караванщик, жив караван. Таков закон. Окажись в такой ситуации, ты поступил бы так же, что бы ты ни думал об этом сейчас, каким бы невозможным тебе это ни казалось.
— И вы бы исполнили его до конца? — спросил чужака подошедший к ним Евсей, у которого внутри все похолодело при одном воспоминании о законе, который он считал ни чем иным как дикостью. Ведь когда оленина заканчивалась, несчастные начинали есть друг друга… — Покончив с животными, принялись бы за людей?
— Не знаю. Совсем недавно я думал, что именно так мы и будем вынуждены поступить спустя несколько дней. Сейчас же, когда появилась надежда, мне кажется, что я не решился бы на такое… Ведь это — последний вопль отчаяния, за которым всегда следует неминуемый конец… Я благодарен богам за то, что нам не пришлось перешагнуть через грань крайней нужды, — он умолк. Тусклый взгляд его серых глаз был обращен к хозяину каравана. В нем было покорное ожидание решения своей судьбы, ни мольбы, ни боли, ни страха.
— Мне надо подумать, — караванщик провел рукой по бороде.
— Конечно, я понимаю: подобные решения не принимаются на ходу. И, каким бы оно ни было, я благодарен тебе уже за то, что ты выслушал меня. Очень немногим под силу остановиться, чтобы взглянуть в глаза чужому горю, — сказав это, он низко поклонился и замер, показывая, что он готов ждать столько, сколько потребуется.
Увлекая за собой помощника, хозяин каравана вернулся к шатру.
— Что скажешь?
— Это настоящий караванщик, сильный, гордый… Он стоит на краю гибели, отлично понимает это, но все равно не просит о помощи… — Евсей качнул головой. — Подобные ему люди достойны того, чтобы жить. Атен, ты не поставишь под угрозу наш караван, если продашь им оленей.
Хозяин каравана нахмурился. С одной стороны, он понимал, что, поздно говорить «нет», но, с другой, ему совсем не хотелось отдавать оленей. Конечно, у него были свободные животные, и даже больше, чем было нужно каравану. Но кто знает, что ждет впереди? Они могут понадобиться им самим…
Атен качнул головой. Он хотел сказать, что даже если они продадут чужакам животных и немного припасов, те вряд ли доберутся до следующего города. Эти люди должны быть страшно утомлены, измучены и ослаблены голодом.
Но он промолчал, лишь повторяя про себя: "На все воля богов. Мы сделаем то, что зависит от нас, а там — на все воля богов…"
— Ладно, — он вернулся к пришельцу.
Когда гонец узнал решение хозяина каравана, он смог лишь вымолвить:
— Твое милосердие воистину безгранично… — в глазах чужака читалась благодарность. И, все же, в них было что-то еще… Сомнение? Недоверие? Удивление? Да. И неспособность понять, с чем же связана такая вера караванщика в свою удачу. Он вновь украдкой взглянул на шатер. Ведь было же что-то в этом караване особенное!
— Распорядись обо всем, — приказал Атен помощнику.
— Какой будет твоя цена? Золото, драгоценные камни, может быть, ткани? Мы не хотим прослыть неблагодарными и готовы отдать все, что у нас есть.
— Нет, — караванщик впервые думал о том, что будет с чужаками, но это не казалось ему чем-то отличным от забот о своем караване. — Они понадобятся вам самим. В городе придется многое покупать… За продукты и оленей дадите обычную плату.
— Спасибо! — но он не уходил, ибо было еще кое-что, о чем он не решался и заикнуться.
— Огненная вода… — караванщик понял его без слов. На мгновение холодок пробежал у него по спине… — Мы продадим вам… немного… Но за особую плату.
Гонец не мигая смотрел на него и, затаив дыхание, ждал.
— Ты говорил, что твой караван один из самых древних? — спустя какое-то время тягостного молчания спросил Атен.
— Это истинная правда.
— Возможно, у вас найдутся старые свитки? Легенды. Сказки…
— Свитки? — караванщик задумался, но только на миг. — Они идут с караваном так давно… Тяжело будет с ними расставаться… Впрочем, главное — жизнь. Я согласен… Ты, наверно, захочешь, чтобы мои люди сперва принесли плату…
— Я понимаю, что им будет не просто преодолеть это расстояние пешком и готов довериться и послать дозорных с животными и грузом к тебе. Там ты и расплатишься.
— Спасибо! Да будут боги вечно благосклонны к твоему каравану! Я и мои караванщики — в вечном долгу перед тобой. И если вам понадобиться… что-нибудь, что угодно… Ты только скажи…
— Я запомню твои слова.
