— Руи, дорогой мой. Я ждала вас не раньше чем через три дня…
— Мой спутник оказался более выносливым, чем я рассчитывал, — сказал герцог, целуя протянутую руку. — Саннио, поприветствуйте сударыню Алларэ.
Юноша поклонился и тоже поцеловал пожилой даме руку, одновременно прикидывая, кем бы она могла быть. Алларэ — родственники герцога по матери, но к этой женщине Гоэллон не обратился по титулу. Дом, хоть и не самый бедный, тоже не походил на жилище дамы из Старшего Рода Собраны — скорее уж, на пристанище зажиточной мещанки, которой и приличествовало обращение «сударыня». Тем не менее, герцог обращался с дамой удивительно почтительно, а та называла его по имени.
— Суа проводит вас наверх и принесет вещи, о лошадях позаботится его отец. Жду вас к столу. Хмурый мальчик явно вознамерился тащить все четыре кофра в одиночестве, но упрямство, которое Саннио оценил по достоинству, превышало его силы, и секретарь молча отобрал у него половину груза. Подросток фыркнул, но не сказал ни слова. Саннио следом за ним взобрался по лестнице, крутой, как все дороги в Убли. Там они с герцогом умылись и переоделись к обеду. Секретарь с удовольствием вылез из удобного, но надоевшего дорожного костюма. Серо-голубая камизола с разрезами на рукавах и черные панталоны показались ему вполне приличествующими для обеда с госпожой Алларэ, кем бы она ни была. Герцог одобрительно кивнул и бросил юноше серебряную цепь.
— Наденьте это и уберите с лица волосы, иначе кажется, что вы боитесь, когда на вас смотрят. Вы — красивый юноша, подобные ужимки вам не идут. Услышав вторую за короткое время похвалу, Саннио удивился. Герцог обычно не был щедр ни на доброе, ни на бранное слово. С секретарем он держался ровно, а к вечной иронии юноша давно привык, она его не задевала. Он послушно надел тяжелую цепь и заново причесался, глядя в большое зеркало в потемневшей оправе. По краям амальгама кое-где пошла пятнами и пузырями, но такие зеркала, почти в рост Саннио, были редкостью. Старая дорогая вещь, еще одна загадка этого дома. Юноша приблизил лицо к зеленоватому стеклу и принялся разглядывать себя. Герцог дважды назвал его красивым — у мэтра Тейна и сегодня, — но зеркало отражало вполне привычную физиономию с большими глазами, длинным носом и округлым девчоночьим подбородком. После девяти дней в дороге черты заострились, нос торчал посреди лица, как одинокий стог на убранном поле, и Саннио не понимал, за что Гоэллон ему так польстил. Он так увлекся созерцанием собственной внешности, что не заметил, как в комнату вернулся мальчик Суа.
— Вас ждут внизу, — буркнул он, прислоняясь к косяку. Саннио вздрогнул и поспешно оторвался от зеркала. Сбегая вниз по лестнице следом за мальчиком, он надеялся, что герцог не обратит внимания на его оплошность, но здорово просчитался. Все уже сидели за столом в небольшой полуподвальной комнате. С порога Саннио напоролся на острый взгляд герцога. Прямые светлые брови были сдвинуты в единую твердую черту, и этого было достаточно, чтоб лицо обрело гневную выразительность. Он взглядом указал секретарю на место рядом с собой. Саннио осторожно опустился на край стула.
— Вы задержались, — тихо сказал герцог. — Поговорим об этом позже. Одной этой реплики оказалось достаточно, чтоб Саннио не смог по достоинству оценить кухню в доме госпожи Алларэ. Он что-то ел, медленно и чинно пережевывая — кажется, сперва это была жареная и вареная рыба, а потом пирог с рыбой, — но вкуса не различал, при этом все равно мечтая, чтобы ужин не кончился никогда. Он старался не совершить ни одной ошибки, и все получалось великолепно. Пожилая дама задала Саннио несколько вопросов: откуда он родом, что изучал в школе, где успел побывать. Секретарь отвечал, как положено — вежливо, в меру коротко, в меру подробно, но все это происходило как-то само собой, как движение пружин и шестерней в хронометре, который он видел в кабинете герцога. Час расплаты настал, когда Гоэллон поднялся в свою комнату. В конце обеда герцог кивком отпустил секретаря из-за стола. Саннио тихонько вышел и взбежал по лестнице, надеясь, что успеет лечь и притвориться спящим. Он накрылся одеялом с головой и даже высунул из-под него ногу, изображая, что раскинулся во сне, однако, господина этот фокус не провел.
— Вам не десять лет, а я не монашка в приюте, чтобы поверить этому зрелищу, — сообщил Гоэллон, сдергивая с Саннио одеяло. — Сядьте, мой юный друг. Постель скрипнула — герцог присел на край. Юноша вздохнул про себя, но чуть успокоился. Манеру герцога вставать перед тем, как отчитать слугу или секретаря, он уже знал. Выговаривать кому-то сидя герцог не умел, да и неудобно это было. Саннио сел. Дальше притворяться спящим было бессмысленно.
— Скажите, Саннио, разве я так уж обременяю вас необходимостью соблюдать правила этикета? Но иногда-то можно и постараться. Не кажется ли вам, что не подобает заставлять двух людей старше вас, в том числе — даму, ждать себя? Вы не король, драгоценнейший мой.
— Я виноват, герцог, — юноша склонил голову в непритворном раскаянии.
— Нет уж, смотрите на меня, когда отвечаете.
Секретарь поднял взгляд на герцога, и удивился. Тон был резким, но на лице не обнаруживалось никаких признаков гнева или негодования. Саннио даже испугался. Подобная бесстрастность заставляла предположить худшее. Мэтр Тейн тоже никогда не повышал голос, сообщая кому-то из учеников, что выгоняет его прочь. Если решение принято — зачем лишние чувства? Но… не мог же герцог выгнать его прямо в Убли?..
— Вы меня прогоняете? — спросил Саннио. Гоэллон явно очень удивился. Он приподнял брови, потом запустил ладони в волосы, провел от висков к затылку, и так, с руками, сложенными за головой, уставился на юношу. За его спиной у стены стояло злополучное зеркало, и в своем элегантном наряде, замерший неподвижно, Гоэллон казался собственным портретом в темной раме. Правда, изобразить на портрете подобное выражение лица не взялся бы и самый смелый художник.
— Саннио, вы уютно чувствуете себя в должности секретаря? Может быть, вам, пока не поздно, податься в жоглары? У вас определенно талант…
— Я прошу прощения, герцог.
— Нет, это определенно любопытно. А почему, собственно, вы решили, что я вас прогоняю? Мы, помнится мне, договаривались о том, что я буду объяснять, чем вы вызвали мое неудовольствие. За этим я, собственно, и пришел. Однако ж, я не рассчитывал на то, что ваше буйное воображение возьмет верх над рассудком.
Должно быть, вы устали в дороге, мой юный друг. Что ж, завтра можете отдыхать до ночи. Погуляйте по городу, но постарайтесь вернуться трезвым, или хотя бы умеренно пьяным. В общем, на своих ногах. Надеюсь, вам хватит десяти сеоринов…
