— Вождь один для всех, выше неба, выше вашего бога. Радуйтесь, что осенены его сиянием. Ибо под знаменем идей квэхва он приведет нас к истинному порядку.
Именно так. Или не совсем так. Но мне было достаточно, и я понял все. Потому что из всего состава Клуба я был единственным, кто прошел Дархайскую кампанию. «Огюст, — сказал я, — это скверно, очень скверно. Я знаю, чем пахнут эти идейки. Нас используют, а затем вырежут». «Не паникуй, — ответил Огюст. — Все куда серьезнее. Но об этом я говорить не могу». «Не доверяешь?» «Доверяю. Но не имею права».
На следующий день я подал рапорт об отчислении из Клуба. Коммодор первого ранга Ришар потребовал от меня молчания, пообещав взамен гарантию неприкосновенности.
12:10. Сан-Каро опаздывает непозволительно даже для штатского. Мог бы поторопиться; если политиканы подпишут свою писульку сегодня, завтра здесь начнется вакханалия. Я зря успокаивал себя мыслью о беспредметности дархайских прожектов. Они не затевают авантюру. Они знают! Знают, а мы, ветераны, позволили обвести себя вокруг пальца, как салажат. А тупые безмундирные мозгляки не сумели сохранить даже столь важную информацию.
Вчера утром меня пригласили в Общее Бюро и предложили пост куратора подготовки специалистов, владеющих исключительно холодным оружием. Я, разумеется, потребовал точных данных. С меня взяли слово чести и рассказали о Договоре и о том, что в момент подписания исчезнет все оружие, от Большого до личного. Особо подчеркнули слова «оружие массового поражения».
Пасьянс сложился.
Огюст позвонил мне вчера же, примерно в полночь, посоветовал заткнуться и сидеть тихо. Ну нет! Пусть они играют своими головами, если хотят, но я, адмирал Мураками, не позволю поганым шпакам и тощим дархайским обезьянам пустить мой мир под откос. И у меня нет двух недель, чтобы ждать прохождения рапорта по инстанциям. А оперативно эти ублюдки работать не умеют.
Пришлось обратиться к Сан-Каро: он освещает такие события, что не может не иметь выходов на Контрольную Службу. Возможно, хоть эти еще смогут что-то предпринять. Нюх у писаки неплохой: мне достаточно было только заикнуться о квэхвистах и Договоре, как он сказал, что будет у меня ровно в полдень.
12:23. На улице коротко вскрикнули. Я выглянул: на мостовой мешком лежал человек. Лицо его издали казалось сплошным кровавым пятном. Я достал бинокль и, пока толпа не скрыла лежащего от меня, рассмотрел подробности. Яан Сан-Каро был убит «звездочкой». Я закрыл ставни. Ни к чему изображать куропатку.
16:34. Под окном — вопли. Это не обычный шум города. Я знаю, как кричат, когда убивают. В дверь стучат, еще немного — и они ее выломают. Открываю сейф. На полке кучка серого порошка. Все! Подписали, сволочи. И уничтожили. Жаль, что уже не узнаю, как.
Дверь трещит. Коммодор Ришар держит слово? А может быть, уже нет и Огюста. Вполне возможно. Противно умирать, как какой-нибудь «шарафи». Я снимаю с настенного ковра прапрадедовский катанадзаси, дышу на полированную голубоватую сталь, и сквозь гладь туманного озерка на клинке медленно проступает волнистый узор. Нажимаю кнопку замка и встаю в позицию «осторожный дракон».
Добро пожаловать, господа!
Меч хочет пить…
Но есть и иные. Они рекут: «Нет Бога, но я семь Бог себе и людям, ибо знаю пути к Раю и не страшусь Чистилища!» Об этих не смею я и просить тебя. Отче мой и Властелине, иже непростимей наихудшего рекомое.
Но, предстоя и ответствуя пред Тобою за паству свою, возлюбленных и — увы! — грешных чад, стоящих — прозреваю сие! — у края Геенны, молю тебя со страхом и ужасом пред искусом грядущим, и вопию, и стражду, и тоскую, и сиротствую ныне во прахе у стопы Твоей, об одном только умоляя: не погуби!
Рассказывает Эльмира Минуллина, специалист.
34 года. Гражданка БГС.
О событиях 25 июля 2115 года и последующих дней.
Оказывается, я умею плакать. Но плакать нельзя. А в последний раз я плакала, когда перестал писать Андрей. Когда мне передали короткое известие о его гибели, слез уже не хватило.
Чем мог стать для меня Андрюша, я поняла гораздо позже, когда рухнула попытка сделать жизнь на пустом месте. Необходимо стало узнать, как и ради чего погиб мой единственный. И я узнала. Оказалось, вокруг нас было слишком много лжи, пусть даже святой. Армии никто не распускал, их лишь припрятали, а войны продолжались, и Андрей был солдатом. Чуть позже, заплатив за это недолгим вторым замужеством, я узнала место: Дархай. И поехала туда, потому что память не хотела молчать, и он приходил по ночам.
Меня принял сам вождь А Ладжок. Ему было столько лет, сколько Андрею, каким я его помнила. И он назвал меня сестрой. Вождь воевал вместе с Андреем и рассказал мне, как жил и за что погиб Андрей Аршакуни, Далекий Брат Дархая. И где бы мы ни проезжали, алели надписи: «АНДРЕЙ С НАМИ!» и «РАВНЯЕМСЯ НА АРШАКУНИ!» Я шла но местам боев, стояла над Пропастью Бессмертных и поняла: борьба продолжается. Вождь долго беседовал со мной. «Где бы ты ни была, помни, — сказал он, прощаясь, — на Дархае твои друзья!»
Я вернулась домой. Здесь никто не помнил об Андрюше. Его убили и забыли. Тогда и умерла наивная Лемурка. Меня мутило от пацифистских брошюрок. Паритетологи не видели (или не хотели видеть?) правды. Нигде не писалось о том, что творилось на Дархае с благословения монополий Конфедерации. Нет. Не может быть мира между добром и злом. Нужно драться. Хотя бы и в одиночку.
Но в одиночку не пришлось. Мое заявление в Службе Контроля рассмотрели, вызвали меня на собеседование, а проверив, допустили к испытаниям. После двухлетних курсов я вошла в спецгруппу референток при Совете ЕГС, а чуть позже удостоилась чести стать основным референтом Председателя.
Работа оказалась не очень сложной: инциденты случались редко, покушений не бывало вообще. Начальник Референтуры шутил, что я теряю квалификацию. Рафаил Никитич, однако, отказывался посылать меня на переподготовку, мотивируя это тем, что телохранитель ему может и не понадобиться, а секретаря с обаянием надо еще поискать. Да и у Инессы Мурадовны со мной сложились вполне доверительные отношения. Мы понимали друг друга, а вот «новинок» в доме Хозяйка немного опасалась.
Моя переписка с дархайским Домом Аршакуни СК интересовала, судя по всему, примерно так же, как сам Дархай; Рафаил Никитич изредка подшучивал над моим «рреволюционаризмом» — он говорил именно так; сам-то Хозяин всегда предпочитал золотую середину, а Инесса Мурадовна даже всплакнула, узнав об Андрее…
…Четыре месяца назад в Совете начали готовить к подписанию какой-то очень важный договор с конфедератами. По сей день не могу понять, как с ними вообще можно было о чем-то говорить? Впрочем, если они и ставили капкан, то попали в пего сами. Документ был уже подготовлен, но о сути его знали только действительные члены Совета и, может быть, Инесса Мурадовна.
