Чума использовал все шансы. Он не верил ни в богов, ни в полуночных демонов, ни в любовь, ни в ненависть, ни в примирение врагов.
Зато он знал, что делать с теми, кто верит.
— Ты дерешься хуже Клыка, — как-то сказал он, глядя на то, как Кай мается, прилаживая к растянутому предплечью капустный лист. — Неплохо, но Клык лучше.
— Ты так и не научился пользоваться особенностями рельефа, не помнишь, как много зависит от направления ветра, забываешь, что люди спят, едят и болеют. Ты плохой стратег, я лучше, потому что опытнее.
Кай молчал, приносил Чуме его вонючие лекарства, самолично заматывал ему больную спину шерстяным платком и впитывал, впитывал военную науку, как только мог.
Иногда засыпал прямо на волчьей шкуре в круглой жарко натопленной комнате, въехав сапогами в очаг.
Кай тоже неплохо умел использовать обстоятельства. Больной и злющий старик был его шансом.
С самой зимы, когда Чума появился в Верети, ввалился в главную залу, заледеневший и слабый, ведомый под руки двумя оборванными бродягами, Кай твердо помнил, что это единственный шанс.
Однорукого калеку в тот вечер оттолкнули от очага, пронесли мимо чашку с горячим питьем.
Кай спустился по лестнице, поглядеть, кто пришел. Их мало еще было тогда, зимой, в полупустой крепости, промороженной насквозь.
Недостаточно быть сыном демона, чтобы удержать власть. Взять можно — удержать нет. Кай маялся, боялся, не знал что делать с толпой грязных бродяг. Стыдно вспоминать, но как-то он даже разревелся ночью, от холода, страха и одиночества. От жадных взглядов, которыми провожали его собственные люди, начавшие недоумевать, какого черта они пошли за смазливым сопляком.
Когда шиммелева сила покидала его, Кай становился просто пятнадцатилетним мальчишкой, злым и неопытным.
И тут явился Чума. Как подарок на день рожденья.
Какой день рожденья — такой и подарок. Еле живой калека с вывернутыми на дыбе суставами, соо скверно сросшимися ребрами, без руки. Один из лучших рыцарей Бельо Арвеля, высокго лорда Тесоры.
На следующий день Чума спал в просторной комнате наверху, к нему приставили слугу и Коновала. С тех пор он почти никогда не спускался оттуда — болели опухшие суставы, мучала одышка.
Кай и старый рыцарь заключили безмолвное соглашение.
Я дам тебе знания, передам опыт, натаскаю, как натаскивают псов и соколов. Помогу удержать крепость, в которой пробиты бреши и не хватает половины защитных сооружений. Помогу превратить свору голодных и пьяных каторжников в войско. Научу быть лордом и военачальником.
А потом ты поможешь мне отомстить.
Кай счел сделку выгодной.
Теперь они вдвоем глядели на крепость с высоты, оценивая, что удалось сделать за лето.
Ворота, проломанные еще осенью — заделаны. Камнемет на северной башне в порядке. Барбакан, заградительный вал, утыканный заостренными кольями, сухой ров — все в порядке, насколько может быть что-то в порядке в переполненной бандитами крепости.
В Верети было только три башни из четырех, южная рухнула еще при Кавене, не выдержал подмытый паводком известняк. На ее месте так и осталась неровная каменная осыпь. Хорошо, что с той стороны не подойдешь — засосет.
— Выдержим, — то ли утверждая, то ли спрашивая, сказал Кай. — Должны продержаться. До первого снега.
Чума поморщился.
— Проверим твое новое приобретение, — сказал он. — Найлы хороши в драке. Враг сейчас разделен, они не знают, сколько нас людей. Уверены в своей силе.
А нас больше.
— Проверим, так ли они крепки. Нападем первыми.
Кай кивнул.
— Ты с ними не пойдешь.
— Но…
— Я сказал, нет. Успеешь еще мечом помахать.
Кай не обольщался. Жалости Чума не испытывал.
Просто Кай нужен для другого.
Он сделал пару шагов вперед и встал меж зубцами башни, так, чтобы его было видно снизу. Шиммелево знамя за спиной трепало ветром, как полосу черного пламени.
Люди во дворе приветственно заорали, стуча оружием.
Знамя с кобыльим черепом тоже выдумал Чума.
Людям нужен знак, символ, на который они будут молиться, сказал он. За который они будут умирать.
Все средства хороши. Если вера в полуночных демонов поможет достичь цели, используй и ее.
Ночью Каю снился прошлогодний штурм. Снова и снова, повторяясь. Он ничего не мог поделать, тонул в воспоминаниях, захлебываясь ими, как кровью.
В последнее время он, наверное, слишком много вспоминал.
Они проникли в крепость по осыпи, которая осталась на месте разрушенной башни. Никто другой не прошел бы по жидкой, прихваченной морозом грязи, а Кай — прошел. И своих провел.
Никто из Кавеновых людей не ждал нападения с той стороны.
В Верети тогда праздновали День Цветения, конец ноября, нагие деревья, оставшиеся в крепости, мигали огнями пирамидальных свечек в память о чуде св. Альберена.
Почти все обитатели собрались на праздничную службу.
— Вспыхнуло древо цветами огненными, — выводили суровые мужские голоса в крепостной часовне. — Плавится плоть моя пред очами Всевышнего.
Загорелось сено под навесом, перекинулось на окрестные строения. Одно из деревьев полыхнуло снопом огня.
Захрипел часовой, которого походя рубанули мечом, рухнул с галереи на крышу казармы.
— Из пламени неминучего изведи мя, Господи… Да снидут ангелы небесные, согласно хотению твоему…
Отец шел за ними, и Каю было худо. Так худо, что он половины не помнил, словно бредил наяву.
Снег кружился хлопьями, залеплял глаза, таял в чаду пожара.
— Щенок, — сказал ему лорд Кавен, когда короткий бой кончился.
Рыцаря держали, не давая упасть.
Парадная белая котта испятнана черным, слиплись волосы, густые капли стекали по светлой бороде и застывали на холодном ветру.
— Помнишь мою мать?
Он много раз выдумывал, как это будет.
Хотел посмотреть, может поговорить. Узнать, почему.
Но отец тенью стоял за его спиной, молча, ожидая обещанного.
Кавен наверное мог разглядеть темный силуэт среди снега и алых отблесков. Если бы оглянулся.
С треском провалилась пылающая крыша сарая. В конюшне ржали и бились напуганные лошади. Звенели мечи, хриплые крики доносились с башен и стены.
Кавен без страха смотрел, как выползает из его собственных ножен широкий охотничий нож. Поморщился брезгливо.
— Прощай, — сказал Кай.
* * *
Он в который раз за ночь проснулся, сел, слепо таращась в пространство. Сотни свечных огней в изломанной паутине веток все еще плясали перед глазами, сливаясь в вихрь, пустое бесконечное кружение. Еле слышно потрескивали поленья.
