– Великий Мудрец! Мы в точности выполнили твое повеление и укрыли всех этих детей. Ныне, узнав, что ты, Великий Мудрец, расправился с оборотнем и отправляешься в дальнейший путь, мы решили вернуть сюда всех детей.
Правитель вместе со всеми своими приближенными, а так же все сановники и простой народ стали отбивать земные поклоны.
– Благодарю вас всех, уважаемые духи! – громко произнес Сунь У-кун, взглянув на небо. – Возвращайтесь к себе. Я велю всем людям этой страны постоянно приносить вам в благодарность жертвы.
Вновь зашумел, завыл сильный северный ветер и быстро умчался.
Сунь У-кун велел жителям города забрать своих детей. Весть об этом сразу же разнеслась по всему городу. Родители явились, радостные и ликующие, вынимали детей из корзин, обнимали их, называя разными ласковыми именами, некоторые даже прыгали от радости, смеялись, и все в один голос упрашивали Танского монаха и его спутников: «Обязательно зайдите к нам, мы хотим отблагодарить вас хоть чем-нибудь за спасение наших детей!». Старые и малые, мужчины и женщины без всякого страха подходили к ученикам Сюань-цзана, несмотря на их безобразную внешность; Танского монаха, Сунь У-куна, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна подхватили на руки, взяли под уздцы коня, потащили поклажу и так возвратились в город. Правитель не мог помешать жителям изъявлять благодарность. И вот начались угощения. Кто не мог пригласить к себе монахов, подносил им подарки: монашеские головные уборы, сандалии, одежду, чулки. В общем, всех их снарядили с ног до головы.
Лишь через месяц монахи покинули страну бикшу. Перед их уходом с них срисовали образа, возвели в их честь памятные таблицы в домовых храмах и стали совершать перед ними жертвоприношения. Все это произошло потому, что
Монахи много сделали добра
И тысячи людей спасли от смерти.
Огромная возвысилась гора
Деяний добрых – до небесной тверди!
Если хотите знать, какие еще события произошли после этого, прочитайте следующие главы.
в которой повествуется о том, как дева-оборотень хотела сойтись с монахом праведным и как сметливый Сунь У-кун отстоял своего наставника и распознал в деве злого духа
Итак, сам правитель страны бикшу, все его придворные чины, а также жители столицы провожали Танского монаха и его спутников целых двадцать ли и никак не могли расстаться с ними. Танскому монаху едва удалось покинуть царскую колесницу. Оседлав коня, он тут же распростился со всеми и пустился в путь-дорогу. Долго еще смотрели вслед путникам провожающие и вернулись в город лишь тогда, когда те исчезли из виду. Прошло много времени, лютая зима сменилась весной, и уже близилось лето, а путники все шли и шли, и не было ни конца ни края полевым цветам в степных просторах, дремучим лесам в неприступных горах. Волшебница-природа поражала своей красотой и пьянила ароматом цветов и трав. Но вот впереди показался огромный горный кряж с неприступными вершинами. Танский монах встревожился, однако не подал вида и спокойно спросил:
– Братья! Что скажете? Можно пройти через эту высокую гору?
Сунь У-кун, как обычно, рассмеялся.
– Наставник! – проговорил он. – Можно подумать, что ты никогда не отправлялся в далекое путешествие. Да разве ты княжич или царевич какой, что живет взаперти и ничего не видит, вроде лягушки, попавшей в колодец. Ведь еще в древности говорили: «Гора дороге не помеха». Зачем же спрашивать, можно пройти или нет.
– Все это верно, – отвечал Танский монах, – боюсь только, что на этих кручах водятся чудовища, которые могут напасть на нас.
– Не беспокойся! – вмешался Чжу Ба-цзе. – Отсюда до страны высшего блаженства, где обитает Будда, не так уж далеко. Уверен, что теперь с нами ничего не случится.
Беседуя, Танский монах и его ученики не заметили, как подошли к подножию горы. Сунь У-кун вооружился своим посохом с золотыми обручами и поднялся на вершину горы.
– Наставник! – крикнул он. – Здесь, оказывается, прекрасная дорога! Она опоясывает горы. Живей поднимайтесь сюда!
Танский монах пришпорил коня.
– Брат Чжу Ба-цзе! Возьми коромысло с поклажей, – попросил Ша-сэн.
Чжу Ба-цзе взвалил поклажу на спину. Ша-сэн взял коня под уздцы, Танский монах покрепче уселся в седле, и они все вместе последовали за Сунь У-куном. С вершины открывался поистине прекрасный вид.
Туман и облака
Вершины обвивали,
Журчали между скал
Десятки ручейков.
Дорога шла
Средь множества цветов,
Что сладкий аромат,
Качаясь, изливали.
О первых летних днях
Кукушки куковали.
Белели сотни груш,
Синели слив плоды,
И ветви зыбких ив,
Растущих у воды,
Румянец персиков,
Колышась, оттеняли.
Стрижи носились,
Душу веселя:
Знак, что давно
Засеяны поля.
За кряжем кряж
Теснился и сверкал.
Над кручами
Шумели сосны хором.
Нагорный путь
Змеился между скал,
Как спутанный клубок,
Причудливым узором.
Обрывы плющ обвил
И стебли диких трав.
В горах шумели рощ
Раскидистые чащи.
Как тысяча клинков,
Стеной грозящей,
Теснились пики,
Над предгорьем встав.
И водопад
С заоблачной вершины,
Гремя, спадает
В гулкие долины…
Наставник попридержал коня, любуясь горными видами. Где-то вдруг защебетала птичка, и невольная тоска по родным местам охватила монаха.
– Братья! – воскликнул он, придержав коня, и сложил стихи:
Ах, с той поры, как волю Сына Неба[12]
На государевой табличке начертали
И за «парчовой ширмой» во дворце
Мне проходную грамоту вручили, –
Не знаю я покоя.
Бросил я
В день «Смотра фонарей» страну родную
И с Танским императором расстался.
Разлука эта мне была горька,
Как для земли горька разлука с небом.
Но только я оставил позади
Торжественные проводы, как разом
Нахлынули опасности и беды:
Лисицы-оборотни, бесы-тигры,
Колдуньи, обольстительницы-ведьмы,
Неслыханные грозы, ураганы,
Лесные дебри и разливы рек, –
Все дружно встали на моем пути,
Мне угрожая гибелью.
Давно
Перевалили мы «двенадцать кряжей
Ушаньских гор».
И новое несчастье
Меня подстерегает. О, когда ж
Я родину свою опять увижу?
– Наставник! – с укором молвил Сунь У-кун. – Очень уж часто ты грустишь о родине. Человеку, отрешившемуся от мира, это не подобает. Спокойно продолжай свой путь и ни о чем не думай. Недаром еще в древности говорили:
Кто хочет богатства и славы добиться,
Тот с мирным досугом навеки простится.
– Все это верно, ученик мой, – возразил ему Танский монах, – однако мы идем, идем, а я до сих пор не знаю, где страна высшего блаженства, обитель Будды.
