Охранники о чем-то переговаривались. Я мало прислушивалась, отвлеченная своими мыслями, но все чаще речь заходила о тяжелой жизни в поместье Рорк, о шайках лихих людей, не стесняющихся нападать не только на одиноких путников, но и на хутора. Звучало: «И куда только смотрит наш герцог?» или «А вот в былые времена…». Причем, эти самые времена прошли не так давно, срок тоже озвучили неоднократно — три года. Гарантирую, если уточнить, когда в поместье появился Озар Берч, то окажется, что все непорядки начались именно с его приезда.
Конечно, хотелось расспросить, за какие такие заслуги герцог оставил этого человека управляющим, но высовываться и привлекать к себе внимание не хотелось. Так и ехали до самого вечера, пока солнышко не стало клониться к горизонту.
— Все, братцы! Здесь заночуем! — скомандовал старший, когда лес расступился, и мы оказались на большой поляне. — хвороста соберите побольше, да коней расседлайте.
— Эх, подружка моя, — тихонько потрепала по холке Вечность. — Тебя-то компания ждет, а мне лучше в стороне держаться. Хорошо, хоть хлеб с луком положили, а что есть завтра…
Я тихонько говорила с лошадкой, снимая седло и протирая бока тряпицей из седельной сумки. Ехали мы небыстро, но и путь долгий, так что устали обе.
— Ты лошадку-то на луг отпусти к остальным, дозорный присмотрит, — посоветовал мне один из охранников. — А с утра коней на озеро отведем. Вода в нем чистая, каждый камешек видно.
— Здесь озеро есть? — обрадовалась я. Очень хотелось пить, но еще больше, пожалуй, хотелось умыться.
— Как не быть. Есть. Вот ежели по этой тропке пройдешь, аккурат на бережке и окажешься.
Отпустив Вечность, я взяла саквояж и отравилась к озеру. Оно вправду находилось в двух шагах. И, если бы не деревья, то мы бы его увидели еще на подъезде к полянке. С берега в воду уходила неширокая каменистая коса. И я, чтобы не промочить ноги, прошла по ней и уж потом, опустившись на колени, жадно пила, зачерпывая воду ладонями. Когда в меня уже больше не лезло, а внутри странно булькало, принялась отфыркиваясь смывать с лица и шеи дорожную пыль.
Солнышко почти село, тени от деревьев стали гуще и длиннее, и над озером появились первые хлопья тумана. Красиво. Хорошо. Вольготно. Перекусить устроилась тут же, на бережке. Сначала сгрызла яблоко. Мало того, что оно было маленьким, так еще, как на зло, оказалось кислым. Ну, Дотти, икается тебе, наверное, в Рорк-холле.
Один кусок хлеба припрятала про запас, а от второго откусила и едва не застонала от удовольствия. Как же я проголодаться успела! Ломоть закончился довольно быстро, даже крошки бесследно испарились. Осталась лишь луковка, сиротливо лежащая на травке рядом. Мне, конечно, приходилось есть лук в салатах, гарнирах и супах, но он практически никогда не был сырым. Его мариновали в уксусах и пряностях, вымачивали в сливках и сладких винах, но чтоб вот так сырым… В деревнях ели, но мне не довелось попробовать. Интересно, какой он на вкус? Милли говорила, что сладкий.
Еда закончилась, а есть все еще хотелось, поэтому особого выбора не было. Я решила рискнуть и откусила маленький кусочек. А потом… закашлялась. Из глаз брызнули слезы, а во рту так запекло, что пришлось бежать снова к озеру и жадно глотать воду. Вот это да! Даже ондорианский перец не такой ядреный, как наш лук. Я бы даже гордость за Гаэс испытала, если бы не была так несчастна и голодна. Хотя, раз желание лопать луковицу отпало, значит, не так уж и голодна. Нуждающийся в пище не привередничает.
Я бережно убрала обкусанную луковичку к оставшемуся хлебу, откинулась на мягкую травку, растущую на пригорке, и стала смотреть на озеро. Интересно, а что сегодня на ужин готовила в Торнборне кухарка? Наверняка поросячьи ребрышки, щедро политые брусничным соусом и посыпанные дробленым лесным орехом. Очень уж их Роб уважает. А на кухне пахнет свежим хлебом, корицей и медом.
Представив сдобную булку с абрикосовым джемом и чашку горячего чая, я сглотнула слюну.
— Эх, что там булка, мне бы сейчас хоть тарелку похлебки, которую варят для челяди! — не заметила, как произнесла это вслух.
— Прошто попрошила бы! — произнес кто-то рядом, и я вздрогнула, вскочив на ноги.
— Кто здесь?
— Кто-кто… — издевалась надо мной пустота. — Шкакун в пальто!
И передо мной стал сгущаться туман. Совсем как тогда, в лесу, когда на нас напали разбойники. Дождя сейчас не было, поэтому струи воды не омывали призрачный шар, а вот молнии внутри него проскакивали.
— Предупреждаю… — почему-то прошептала. — В случае чего, я магию использую!
Нападать не хотелось. Все же в той стычке с разбойниками странное явление было на нашей стороне, защищало и оберегало.
— Не боищь, хожяйка! Мы шмирныи! Мухи беж прикажа не обидим! — донеслось до меня.
— А ну покажись!
— Да школько угодно! — ответило странное явление и пропало.
А на его месте появилась девушка, каких в деревнях много живет. Блуза просторная, юбка широкая, башмачки деревянные. Только странной мне показалась незнакомка. Волосы у нее такие рыжие, что аж огнем горят, а лицо белое, чистое, ни единой веснушки на нем. И глаза разные: один, словно бездна, черный, а второй — синим огнем горит, как талум чистой воды.
— Кто ты такая? — осторожно спросила я, даже не думая приближаться к девушке.
— Помештная.
— Кто?
— Про банников, домовых, леших шлыхала?
— Да, — кивнула я.
— Ну, вот. А мы чуть повыше будем — помештные. Штало быть, жа вше помештье и отвечаем.
— Имя-то у тебя есть?
— А как же. Верея я и ешть.
— Верея, значит. А много вас? — решила уточнить.
— Помештных? Раньше школько помештьев в Гаэше было, штолько и наш, а теперь одна я и ошталашь, — она грустно вздохнула.
— Понятно, — снова кивнула я, хотя ничего мне понятно не было. — Извини, а ты за какое поместье отвечаешь?
— Обещал твой отец доштойную дочь выраштить, да не ушпел, видать. Умом ты не в него удалащь, — нахамила мне девица. — Иш Торнборна я, жа тобой вот пришматриваю.
— Так Торнборн далеко позади остался.
Рыжая закатила свои невероятные глазищи и покачала головой.
— Хожяин — вщегда щердце помештья, а где шердце бьется, там и я.
— То есть ты теперь за мной везде ходить станешь? Нет, не обижайся, я очень благодарна тебе за то, что спасла в лесу меня и Милли, но…
— Не боищь, — подмигнула мне синим глазом девица. — Обужой не буду. А кое в чем подшоблю.
— Например?
Ни про каких поместных мне ни читать, ни слышать не приходилось. И отец не рассказывал, даже не упоминал. Поэтому я не знала, зачем они нужны, и какую пользу приносят.
— Ты тут жадумалашь о чем-то, — усмехнулась рыжая и вдруг достала из воздуха булку, ну точь-в-точь такую же как матушка Милисенты печет. А в другой руке у девицы появилась крынка с джемом. На глиняном бочке красовалась печать Торнборна. Такие знаки все мастера, на изделия, созданные в поместье, ставят.
— Боги! Неужто оттуда? — ахнула я.
— А как же, хожяюшка! Токмо в кладовой вще лежало! — заливисто рассмеялась моя спасительница и протянула гостинцы. — Шадищь, в ногах правды нет.
И первая уселась на мой пригорок. Злая сущность вряд ли стала бы угощать перед смертью, значит, опасаться нечего. И я примостилась рядом, усердно обдумывая как добыть джем и не испачкаться.
— На, горюшко, — улыбнулась моя поместная и опустила в крынку невесть откуда взявшуюся деревянную ложку. Да-да, с лошадиной головой на конце ручки. Именно такие любит вырезать на досуге старший конюх.
— Спасибо, — поблагодарила я, зажав между коленками крынку, разломила булку напополам и протянула один кусок девице. — Будешь?
Она хихикнула и замотала головой.
— Шама ешь, я шыта. Мы шветлыми магичешкими импульшами питаемщя, а в лешу их каждая травинка, каждый штебелек ижлучает. А вот жло мы не переношим.
Поместная нахмурилась и замолчала, я тоже не донесла до рта кусок, густо намазанный джемом.
— Ты знаешь, как его убили?
